В ней было что-то зловещее и одновременно завораживающее, что заставляло неотступно следить за ее полетом, имевшим какой-то мучительно-страдальческий смысл. То был полет торжествующей любви, но любви, несущей с собой смерть.
Бабочка подлетела к огромному кусту сирени и села на него, полностью накрыв крыльями с ярким узором, состоящим из больших и маленьких кругов, сочетание которых напоминало три шестерки. Она затрепыхалась, пытаясь вновь взлететь, но крылья ее потеряли силу, беспомощно повисли, стали тускнеть, и вот уже мрак окончательно поглотил бабочку вместе с ее необыкновенными крыльями.
Вдруг ему показалось, что он слышит зов возлюбленной.
– Ми-лый… ― сладко пропел ее голос.
Он зажал уши руками, закрыл глаза и застонал от непереносимой душевной муки.
– Ми-лый! ― отчетливо донеслось снизу.
Он перегнулся через перила и увидел ее прекрасное лицо в кустах сирени. В огромных глазах отражался лунный свет, и она ласково манила его к себе.
– Иди ко мне, милый, иди, ― шептала она, перебегая от одного куста к другому и сливаясь с ними.
– Где ты? ― в отчаянии закричал он.
– Я здесь, ― прошептала она, разводя ветви сирени. ― Иди ко мне, я жду тебя, ну иди же! ― взмолилась она и вновь протянула к нему руки, которые теперь уже почти касались его лица.
– Иду, ― прошептал он в ответ и ринулся вниз. ― Я иду к тебе… иду… иду… ― повторял он, испытывая ни с чем не сравнимый восторг от полета и радость от предстоящей с ней встречи.
***
Сергей не любил вспоминать студенческие годы. Слишком много обид и разочарований было с ними связано.
В его группе был студент по фамилии Федоров ― этакий рубаха-парень из глубинки, который, хотя никто его об этом не просил, взял на себя миссию борца за справедливость, защитника прав «униженных и оскорбленных» и по совместительству миротворца. Он с энтузиазмом кидался улаживать конфликты, которых, в сущности, и не было. Стоило одному студенту сказать другому что-то вроде: «Ну ты и тормоз», тут же, как черт из табакерки, неизвестно откуда выскакивал Федоров и разражался гневной тирадой:
– С какой стати ты его оскорбляешь? Ты хочешь сказать, что он тупой? А он, между прочим, ничуть не глупее тебя. Немедленно извинись!
И бедолага, несмотря на то что в их среде это была расхожая фраза, вынужден был извиняться, совершенно не понимая за что. Федоров дружелюбно похлопывал «оскорбленную» сторону по плечу со словами: