– Личная охрана и охрана предприятий, так ведь? Олег там каким боком?
– Заказчику нужна была дополнительная группа охраны для встречи важных гостей из столицы, утром сегодня в аэропорт отправился Олег с ребятами, и началось… Кто-то их пас, пытались подрезать… в итоге крупная авария на объездной дороге из-за попытки наших ребят уйти от погони. Клементьев, узнав о шумихе, контракт с нами разорвал, столичных гостей побоку, а сам, кажется, куда-то уехал.
– Так, ясно. Ну, неустойку он нам заплатить будет должен, все это в контракте прописано, так что не волнуйся, в деньгах не сильно потеряем. Наши все целы? Завьялов из-за этого тут? И ладно, разберемся, – уже, перебирая в уме пункты контракта и заявления для прессы по инциденту на дороге, мысли завертелись, как колесо.
– Завьялов здесь из-за гостей, они важны не только… в общем, теперь это наши новые клиенты.
– Саныч, ты же не сдернул бы меня из-за этого, правда? Степка на месте с контрактом бы разобрался, а все остальное я могла бы и по телефону сделать. Это ведь не все?!
Мужчина грустно улыбнулся, повернулся к дверям своего кабинета, и открыл дверь, приглашая меня зайти.
– Нет, милая. Тебя попросили явиться наши новые клиенты.
На слове «клиенты» в его глазах такая злость сверкнула, что у Татьяны самой поджилки затряслись. Подобное поведение, а уж эмоции, Саныч открыто проявлять себе не позволял и заходить в глубь знакомого кабинета ей вмиг расхотелось, но ноги шли, и ничего, точнее никого, необычного не было заметно, пока мужчина, стоящий возле окна к ней спиной, не повернулся и не показал до боли знакомое лицо, а голос, волновавший ее столько лет, теперь снившийся в кошмарах, не произнес:
– Здравствуй, Таня!
Несколько секунд ступора, а потом дрожь прошла по телу едва ощутимой волной, ком встал в горле, а паника нахлынула с такой силой, что первым порывом при виде этого конкретного мужчины было сбежать. Развернуться и сбежать… далеко… спрятаться в самый темный угол, забиться, и никогда не видеть этих глаз, не слышать голоса, не видеть лица. Забыться навсегда и не помнить, как он умеет любить, и как умеет делать больно. Эмоции бушевали, пальцы рук подрагивали, а ком в горле не давал возможности и слова сказать, потому что голос бы ее выдал.
Руки сжаты в кулаки, на лице и мускул не вздрогнул, все внутри,– и только там все бурлит, кипит и переливается через край ее самоконтроля. Она тренировалась держать лицо с четырнадцати лет, так что была уверена, что и в глазах ничего не отразилось, но вот в голосе … могло. Потому, сглотнув комок, она просто кивнула ему и обратила свое внимания на другого человека, также смотрящего на нее, – с этим можно и поговорить. Не так больно будет.