Всё его детство связано с Райчихинском, он верен ему, часто бывает в родном городе.
Как устану совсем от шумихи,
Телеящика, брани газет, —
Брошу всё и уеду в Райчихинск,
Где я жил до семнадцати лет.
Я тут ощущаю,
Что внешне я только седой.
На самом-то деле
Мальчишка ещё, молодой!
А в том далёком времени, да в благодарной памяти остались любящие, хотя и разные по характеру родители, детские забавы, школа, да соседи, среди которых Саша определил для себя, ну, как самого-самого (!) – гармониста от Бога столяра дядю Васю!
Эх, как наяривал дядь Вася на гармошке!
Старушки, собиравшиеся в рай,
Слезу смахнув, просили: «Васька! Трошки
В последний раз для нас ишо сыграй».
Частые приезды на свою малую родину позволяют Александру «смотреть глазами мальчишки в золотую весну сентября». Наверное, в душе он всегда останется таковым, так как любит и понимает это босоногое племя.
Лет двадцать назад, мне довелось спускаться по Амуру до Николаевска круизным рейсом на теплоходе «Миклухо – Маклай», на котором Александр был культмассовиком. На «зелёных стоянках» я наблюдал за отношением детей к лохмато-бородатому баянисту (в те времена он всегда был живописно непричёсан). Едва окунувшись в бодрящей воде Амура, они, удобно расположившись на песке, окружали Александра, ни о чём его не просили, а Бобошко непостижимым образом угадывал мелодию или музыкальную забаву, интересующую ребят. Такая обострённая способность взрослого чувствовать запросы детей не каждому дана. Наверное, чутьё подсказывает ему и социальный заказ для написания очередной песни или стихотворения.
Любовная лирика поэта – это и действительность, и воспоминания, приятные и не очень. Назвать Александра типичным лирическим поэтом нет никакой возможности, потому как другая тематика в его творчестве порой является доминирующей, в их числе и социально значимые стихотворения.
И, всё-таки…
Не думай, что если
Умчусь – мои песни
Уйдут со мной вместе, заглохнет мой стих.
С природой дружу я.
Ветра попрошу я.
Ты ночью проснёшься от песен моих.
Я не перестаю удивляться наблюдательности и развитому воображению Александра. Казалось бы, прочёл надпись, нацарапанную какой-то девчушкой на дверях автобуса «Заварыкин, я тебя люблю», посетовал бы на мелкое хулиганство и тут же забыл об этом казусе. А Бобошко возвёл эти каракули в ранг драмы: /неужели же Лариной Тани возвращаются к нам времена?/, /…а сам Заварыкин, достоин ли надписи той?/.