Вот, к ней же, не ко мне!
«Красивая!» – подумал я,
Подумал, не сказал…
А милую, не думая,
К груди своей прижал.
И улетела бабочка,
Обиды унесла.
Сидим вдвоём на лавочке
Под деревом…
Весна!
***
Возьму я под руку тебя,
Раскрою зонт,
Не от дождя и солнца,
А для понта…
И поведу опять за горизонт,
В надежде,
Что дойдём до горизонта.
Дойдём,
Присядем,
Свесим ноги вниз,
Тяжёлую обувку сбросим в бездну…
В обнимку под зонтом!
Сарай…
Карниз…
И чей-то кот знакомый у подъезда.
***
У деревни Ромашкино,
В ромашковом поле
В двух венках,
На два рога,
Бык могучий стоял.
В красотище безбрежной,
В этой вольнице вольной,
«Сфинкс» по имени Борька
Сам себя изваял.
Неподвижен, как вечность,
Устремлён, как мгновенье,
Он чужую беспечность
Охранял от глумленья.
Его ноздри дрожали,
Глаз тревожно косил…
Рядом
Двое лежали
Без стыда и без сил.
Но суровый их сторож
Претерпел, как свой миг,
Их счастливые стоны,
И победный их крик.
Гордый сфинкс дёрнул холкой,
Головою склонился…
«Борька, милый, ступай же!» —
Рай цветной прожурчал.
И взметнулись венки,
И венцом возвратились,
И кого-то,
На счастье,
Этот рай повенчал.
У деревни Ромашкино,
В ромашковом поле,
Чёрной глыбой рогатой —
Кто её изваял? —
В красотище безбрежной,
В этой вольнице вольной
Гордым сфинксом застывшим
Бык могучий стоял.
***
И вот порог…
Уже толпятся годы,
И дальше вроде некуда идти.
Я ждал и жду,
Разверзнутся ли своды,
И что же будет
Там,
Не во плоти?
А плоть себя с рождения съедает,
Задолго до того,
Как сделан шаг,
Когда взгляд матери
Слезой растает,
И каплю
Выпьет детская душа.
А в ней —
Конец безвинного начала,
А в ней —
Начало дивного конца.
И как она
Потом бы
Не молчала,
Но ей
Не увернуться от венца
С клубком страстей,
С блаженным замираньем
В раю
Безбожной прелести грудей,
И с постоянным страхом умиранья,
И с новым воскрешеньем
Средь людей.
Всеядная страдалица
Спокойна,
Хоть
И печалью даже
Не сыта…
«Сшиби порог, —
Шепнула, —
Я достойна».
И я сшибаю!
Бр-ратцы, от винта!
***
Не поверите,
Нет, не поверите.
Но из хора
Сплошного нытья
Улыбается —
Да! —
А не щерится,
Скромный лик моего бытия.
Может я
С полустанка конечного,
Перед сходом в обитель утрат,
Попытался улыбкой беспечною
Доказать всем,
Что жизни,
Всё ж,
Рад.
Пусть закроют глаза,
Но хрустящие
По морозным сугробам шаги,
Или лунные тропы
Блестящие,
Или женщины в бане,
Наги,
Или зорька
С трепещущим ёршиком,
Или песня у русской печи,
Когда мама…
О боже,
О боже мой!