Денис собственным здоровым глазом видел, что простыня вся в мелких складочках от спавшего на ней тела, но возражать лечащему врачу, находясь в её епархии, не посмел, лёг и закрылся от злобного взгляда одеялом. Когда медперсонал покинул палату, сосед Володька, парень лет двадцати пяти, сказал:
– Это медбрат ночевал.
– Да уж само собой не сестра, – развеселился незрячий Саня в чёрных очках. – Рисково им здесь, в мужской палате, отсыпаться. Они в женских дрыхнут, когда места свободные есть.
– Нет, женщина, – не согласился Денис. – Подушка женскими духами пахнет.
– Чёрт, – возмутился Саня. – Как это я проморгал? Вообще-то у меня обоняние на духи не очень работает, зато слух отличный.
– Она не храпела, ты и проспал, пока за Трупичкиной подглядывал. Саня у нас в Трупичкину влюблён, – пояснил Денису рослый человек, которого все называли Машинистом. – Ему сны про неё чудные снятся, а он нам рассказывает. Радует народ.
Лежать в общей палате много веселее, чем в элитной. Народу полно, все друг с другом разговаривают, обмениваются информацией. Самый-самый старожил – слепой Саня, крепкий коренастый человек в чёрных очках, лет тридцати пяти, который не видит ничего, ни вдали, ни вблизи, даже света, и живёт, погруженным в непроглядную тьму и утро, и день, и вечер, следуя больничному распорядку.
Саня ослеп восемь лет назад на стройке, где работал маляром: нёс по лестнице ведра с только что погашенной горячей известью, оступился, упал навзничь и вылил известь на себя. После прошёл десятки больниц, где сделали ему около сорока операций на выжженных глазах, отчего бельма покрыты многослойными шрамами, имели вид страшно ужасный, даже спать приспособился в чёрных очках, чтобы не пугать спросонок зрячую жену. Кто и где только его ни оперировал! Всё без толку. В конце концов доктора махнули рукой: что сгорит от щёлочи – то уж не увидит! От кислоты и то легче спасать.
А он продолжал страстно мечтать хоть краешком глаза свет ощутить, чашку разглядеть с ложкой, хоть бы слегка. Одна матушка Лебёдушкина не брезговала препарировать Саню снова и снова, ничего, впрочем, не обещая. Исключительно эксперимента ради, оттачивая своё мастерство, а впоследствии Трупичкиной отдала учиться резать. Вот ей-то, Ромуальдовне, и довелось сотворить истинное чудо.