И ещё она сказала мне, что обманула меня, напридумывала небылиц про мужа, видимо, чувствуя перед ним свою вину, которая, конечно же присутствует, но всё же… Короче, он узнал об этом спустя два года после свадьбы, когда Елена на его глазах сунула в карман какую-то заколку в магазине сувениров, а после вышла молча и пошла по набережной прочь. Муж заплатил за безделушку, догнал Елену, за руку схватил, смотрел в её глаза и оба долго и растерянно молчали. И после был тяжёлый разговор и чуть не порванная справка, и на повышенных тонах угрозы. И он так и не смог смириться с её болезнью, он постоянно на неё кричал и обвинял в том, что Елена просто прячется за этой ширмой. Он так ей говорил. И как-то вечером он просто не пришёл, а утром позвонил, сказал, что будут разводиться. С тех пор она встречалась с ним всего лишь дважды. И после первой встречи она украла какую-то игрушку в детском магазине, тогда её схватил охранник за руку, пришлось платить, чтоб не попасть в полицию, потом в больницу. И это значило, что мужа, теперь почти что бывшего, она ещё всё любит. После второй их встречи, ей не хотелось ничего, даже стащить и даже, в детском магазине.
И мы допили ройбуш, Елена рассказала мне всё это и, вроде бы, истерика прошла. Она сказала, что ей пора домой пора доделывать проект и, встала, будто собралась на выход. И, я встал тоже, обнял её за плечи, вдохнул её аромат и сказал, что она до сих пор не видела всех моих китов, я сказал, что это будет последняя экскурсия, другого шанса не будет. И она осталась, она сказала, что хочет увидеть их всех, от первого и, до того, что ещё не обрёл свою форму. И мы с ней вошли в темноту. А восемьсот четырнадцатый так и остался ждать на подоконнике, когда ж ему предложат чашку чая, ну или, хоть вернуться к тем собратьям, что стояли рядом с ним на полке.
И как-то раз, ты встретила меня у моего подъезда, ждала несколько часов, сгорела до красна под солнцем и, даже несмотря на это, была всё так же хороша, как в тот день нашей первой встречи, на мутных посиделках у кого-то из друзей, тогда там были все, кто мог прийти и, вроде, даже те, кто и не мог, но всё-таки пришёл. Мы пили что-то горькое и злое, кто-то курил, кто-то кого-то уводил куда-то, а мы сидели, друг напротив друга и строили друг другу глазки, кто во что горазд. Я вот не помню, во что тогда горазд был я, я помню только, что в прихожей, после резких диалогов, я навалял твоему, на тот день, бойфренду. Да, кто бы мог сейчас сказать, что в те года я мог так запросто вцепиться в шею голыми зубами, не говоря уже о том, чтобы содрать костяшки кулаков. Всё за тебя. И ты тогда, конечно же, ушла, конечно с ним, а как иначе? И мне запала в душу, я отыскал тебя спустя всего неделю, позвал тебя в кино, на то, что было, я угостил тебя мороженым, коктейлем и каким-то анекдотом. И перед расставанием я подарил тебе цветок, купил в ларьке, пока ты уминала бургер, сказал, что жду хотя бы поцелуя. И ты со смехом и с коварно красными щеками, всплеснув руками, скрылась за парадной дверью. И вскоре я позвал тебя к себе, я был настойчив, был влюблён. И вот, ты вновь стояла предо мной, такая милая, такая похудевшая, с печально виноватыми глазами, ты поздоровалась и, кажется, не знала, что же делать дальше. Мы сели на скамеечку и, под палящим солнцем, ты произнесла: