– Надеюсь, дверь в прихожей откроете сами. До свидания.
Феликс не тронулся с места.
– Захар Захарович, – сказал он как можно мягче.– Я не хотел вас обидеть своей глупой ухмылкой. Она у меня с детства такая. И физиономия соответствующая. Извините. Мне очень интересен ваш рассказ, я горю желанием поучаствовать в вашей экспедиции.
– Горит он, – проворчал профессор.– Следить надо за своей, как вы выразились, физиономией, молодой человек. Скверную оставлять дома на вешалке, а с собой брать приличную. Да, да, у всех у нас их несколько.
И вдруг заулыбался. Вся обида мгновенно слетела с него, как покрывало с дачного стола от сильного ветра. Такое сравнение сделал Бабочкин, вспомнив о том, что давно не навещал родителей на волжской даче под Кимрами. Всё же чудак этот профессор Завирухин. Хотя, каким еще может быть фанатичный ученый? И, видимо, алчный. Зачем ему золото Колчака? Деньги и слава, вот что им правит.
Его мысли, словно уловил археолог.
– Разгадать тайну золота Колчака- это стереть белое пятно в книге истории. Это как доказать… ну не знаю, гипотезу Римана. Была же решена задача Анри Пуанкаре нашим Григорием Перельманом.
Значит, в первую очередь слава, – решил для себя Бабочкин.– Что ж, стать первым среди равных- естественное желание индивидуума. Двигатель эволюции.– Вспомнил он лекцию по психологии человека.
– Так вот, – с энтузиазмом продолжал профессор.– В конце ноября 1918 года золотой запас прибыл в Омск и поступил в распоряжение адмирала Колчака. Ценности поместили в омский филиал Госбанка. По одним данным это были все 505 тонн, по другим- 480. То есть 25 тонн пропало по дороге из Казани. Через год ситуация на фронте сложилась не в пользу белых. В Омске хранить золото стало опасно. Колчак распорядился отправить его дальше на восток, в Иркутск. Транссибирскую магистраль от Новосибирска до Иркутска тогда полностью контролировали чехи. Но с ними в последнее время у Колчака, не ладилось. Отношения обострились после того, как адмирал, прославившийся своим крутым и беспощадным нравом, разогнал в ноябре 1918 года эсеровское Временное Всероссийское правительство и принял на себя верховную единоличную власть. Меня называют диктатором, – говорил он. Я не боюсь этого слова и помню, что диктатура с древнейших времен была учреждением республиканским. Как Сенат древнего Рима в тяжкие минуты государства назначал диктатора, так Совет министров Российского государства в тягчайшую из тяжких минут нашей государственной жизни, идя навстречу общественным настроениям, назначил меня Верховным правителем.