– Милый, а почему мы летим не из Шереметьева? – с ледяным бешенством поинтересовалась Арита, недовольно осматривая разношёрстную толпу хаотично перемещающихся в пространстве пассажиров.
– Дорогая, – я постарался быть максимально любезным, – выбор аэропорта вылета не зависит от наших желаний. Так решил наш туроператор. Это как дождь или град. Просто прими это – и смирись.
Туроператора, к слову, выбирала сама Арита, но об этом я благоразумно умолчал.
– Не хочу смиряться, – капризно продолжала Арита. – Хочу Пина Коладу и на ручки…
– На учки! – с мамиными интонациями проныл из коляски Николай Нильсович. – На учки!
Я вздохнул. Сжал зубы. Взял сына на руки, жену под руку, поместил сложенную коляску поверх багажной тележки и, почувствовав себя одновременно многоруким богом далайна из романа российского фантаста Логинова и индуистским богом Шивой, отправился искать стойку регистрации.
Отпуск начался…
Толпа озверевших от ожидания пассажиров приняла нас в свои объятья и потащила через людские водовороты и омуты к информационному табло. Мне наступили на ногу, толкнули в бок, я оглох от разноязычного гомона и только покрепче прижимал к себе жену и сына, чтобы не потерять их в этом преддверии дантова ада.
– Может, вернёмся? – тихо и безнадёжно спросила Арита.
Я посмотрел сверху вниз в её полные вселенской тоски глаза, вспомнил кота из «Шрека» и уже собрался произнести необходимые в таком случае утешительные слова, как вдруг по всему Домодедову пронёсся отчаянный вопль какого-то малыша с верхней части эскалатора:
– Мама! Я покакал!
Арита шмыгнула носом. Николай Нильсович перестал хныкать и подхватил:
– Я покакай! Я покакай!
– Давай громко разговаривать по-английски, – тихо, но твёрдо сказала Арита, и я понял, что это не предложение и не просьба.
– Зачем? – спросил я, переходя на язык Шекспира.
– Чтобы нас принимали за иностранцев и уступали дорогу, – ответила она по-английски с неистребимым и таким трогательным в её случае русским акцентом.
– Но мы и так иностранцы. У нас датское гражданство.
Арита грустно усмехнулась:
– Здесь, – она обвела свободной рукой толпу, – главное казаться, а не быть. Так что говори громче, как будто ты датский болельщик на чемпионате мира!
Мы начали говорить громче. И это подействовало!
Одна из вечных загадок России для меня – непонятное преклонение перед всем иностранным, особенно западным. К китайцам, корейцам и японцам русские относятся немного снисходительно, смотрят на них словно свысока. А вот французы, англичане или голландцы в любом русском коллективе сразу становятся статусными людьми – к ним прислушиваются, с ними говорят уважительно, им уступают место. Как нам сейчас.