— Ты прав, Демид, — медленно выдает Айдаров после мучительной паузы. — Будем решать проблему поэтапно.
— Вот и отлично, — не скрываю облегчения, — предлагаю тогда поесть. Здесь охуенная кухня.
4. Глава 3
Арина
Я выдохнула только когда самолет с мамой и Катей оторвался от земли. Каждый раз, когда расстаюсь с дочкой, чувствую себя так, будто у меня вырвали кусок сердца. Я потому и привезла их с собой, чтобы заглушить ощущение этой болезненной пустоты.
Но почему-то именно сейчас было особенно трудно расставаться, хотя я понимаю, что так будет лучше для всех. Я и без того получила нагоняй от Винченцо, отца Феликса.
Странный он человек. Очень странный. Если не сказать больше.
Лишенный какой бы то ни было морали и принципов, он кристально честен, когда дело касается его личного слова или обещания.
Феликс его единственный сын, внебрачный. И отношения между ними тоже очень странные.
У меня не было других возможностей защитить своего ребенка. Или по крайней мере, я их не видела. А Винченцо дал обещание, и за эти годы я имела возможность убедиться — этот мужчина свое слово держит.
Моя дочь родилась через две недели после того, как Демид поставил в наших отношениях жирную точку. Нам повезло, что мама вернулась с собрания раньше. Она говорила, что предчувствовала беду, и я ей верю. Я сама чувствую, когда плохо моему ребенку.
Меня вовремя доставили в клинику с диагнозом «преждевременные роды», и мы всем медицинским персоналом уговаривали мою девочку подождать. Эти две недели в буквальном смысле спасли ей жизнь — легкие открылись и смогли нормально функционировать.
Она родилась на двадцать восьмой неделе, весила восемьсот граммов и была похожа на слепого котенка. И размерами была как котенок.
Потому она Катя. Катюшка, Катарина, Кэтти, Кэт.
Недели, которые моя дочь провела в кювезе, я до сих пор вспоминаю с содроганием. Это был без преувеличения самый страшный период моей жизни. Я не помню, сколько я спала, что я ела и ела ли вообще.
Пока моя дочь боролась за жизнь в инкубаторе для младенцев, я все время была рядом. Спала на скамейке под детским отделением, однажды уснула на подоконнике в вестибюле.
Я молилась, требовала, просила. Умоляла. Беззвучно кричала. Мысленно ползала в ногах. Снова просила.
Мама приносила мне в клинику еду, отчим привозил ее каждый день с другого конца острова. Я боялась выйти даже на несколько минут, боялась переступить порог больницы. Готова была поклясться, что мое присутствие придает дочери силы.