Это прозвучало так неожиданно, что я не смогла скрыть изумления.
— Сколько лет тебе было, когда ты это узнал?
— Не помню, — качнул он головой, — кажется, тринадцать. Да, точно тринадцать.
— А потом?
— Меня поймали почти сразу и вернули домой. А затем отправили учиться в Итонский колледж. Это частная школа-пансион для мальчиков, слышала про такой?
Я кивнула, полностью шокированная услышанной историей.
— Значит ты тоже рос в пансионе?
— Да, с тринадцати до восемнадцати лет.
— А я с девяти.
— Я в курсе, — кивнул Феликс. — Оттуда я, кстати, тоже пытался сбежать. Не вышло...
Машина въехала в тяжелые ворота и покатилась по шуршащему гравию.
— Но почему... — начала я, но Феликс меня перебил, глядя перед собой, как будто он и говорил самому себе:
— У Винченцо был сын, мой единокровный брат. Он был старше, его готовили быть приемником семьи. Но он родился больным, со слабым сердцем. Его звали Маттео. Маттео умер, и тогда перед Винченцо встал выбор: или назначить преемником кого-то из своих капореджиме, или отдать трон сыну прачки.
Феликс умолк и уставился в окно, а я поняла, что Винченцо Ди Стефано выбрал второе. Но его сын так и не смог простить, что его держали на скамейке запасных.
Для меня услышанное оказалось шоком. Теперь, когда я узнала о его детстве и юности, мое отношение к Феликсу изменилось. Сложно противостоять такому отцу как Винченцо. В этом я смогла убедиться, когда с ним встретилась.
— Выйди, Фелисио, — сказал он сыну, не здороваясь.
Винченцо Ди Стефано принимал нас в своем кабинете, сидя за громадным столом. А мы стояли перед ним как присмиревшие и притихшие школьники перед грозным директором школы, обрисовав перед этим все парты непристойными картинками.
Феликс даже не двинулся с места.
— Я хочу знать, что ты ей предложишь, — ответил он спокойно, но это внешнее спокойствие явно давалось ему с трудом.
— Выйди! — грозно повторил Винченцо и добавил жестко: — Как может человек, который пришел за помощью, поверить моему слову, если в него не верит собственный сын?
Феликс дернулся, но все же вышел и прикрыл за собой дверь.
— Это его ребенок? — спросил Винченцо в лоб. «Его» это Феликса.
— Нет, — ответила я твердо.
— Точно? — зоркие глаза из-под изогнутых бровей смотрели цепко и пристально.
— Не только вы придаете значение своему честному слову, — сказала я, хоть честно говоря, под этим взглядом было очень и очень неуютно.