Дома она так и сделала. Родители были на работе, есть не хотелось. Тишка, как только она улеглась, тут же пристроился рядом и начал тянуть свою утешительную песенку: «Муррр, все пройдет. Муррр, все будет хорошо». «Ничего не будет хорошо, Тишка, ничего. Он меня не любит», – и слезы навернулись на глаза. Оленька, вытерла их тыльной стороной ладони. Мысли сами по себе потекли в привычном русле. Какой он красивый! Даже имя Ста-ни-слав было красивым и очень ему подходящим. Олечка вспоминала его улыбку, всегда чуть-чуть смущенную и оттого милую настолько, что у девочки каждый раз падало сердце, когда она ее видела. А глаза, какие это были глаза! Голубые, ласковые глаза! Высокий. Спортсмен. Лучший форвард их школьной команды. Все девчонки сохли по нему, даже Танька, известная тем, что ходила помимо общеобразовательной, в настоящую Школу моделей. Ну, почему она влюбилась именно в него?! Вон сколько парней. Витька, например, которому она нравится давно, он даже признался ей в этом. Но Витька для нее просто друг. Надежный, хороший, просто замечательный! И все-таки друг. Сердцу не прикажешь. И в этом глупом сердце, несмотря на очевидность, почему-то жила надежда. Вопреки всему. Если он встречается то с одной, то с другой, почему бы не прийти тому моменту, когда он обратит внимание на нее? И вот тогда она должна быть во всеоружии. Олечка погрузилась в мечты, робкие, несмелые. Дальше предложения погулять во дворе вечером, мечты не сдвигались. Но и этой, нарисованной в воображении картины, хватало девочке с лихвой. Она прокручивала в мозгу в сотый, наверное, раз, как он подойдет к ней и скажет: «Давай я подожду тебя после школы», – и улыбнется. И от этого сердце снова падало вниз. Олечка поднялась, оставив недоуменно взглянувшего на нее Тишку на диване, подошла к зеркалу. Стала рассматривать себя. А впрочем, она не дурнушка: ровный носик, большие серые глаза, пухлые губы. Олечка достала косметику и стала старательно накладывать макияж. На это ушло часа полтора. Вдоволь налюбовавшись своим изменившимся отражением, пошла смывать косметику. Скоро придут родители, а отец не одобряет, когда она красится. Ей разрешалось наносить макияж только по выходным, в праздники, да еще на школьные вечеринки. Мама была настроена более демократично, но так как сама работала в узких рамках этикета госслужащего, и макияж ее был по европейскому стилю в пастельных тонах, то отец всегда приводил ее в пример Олечке: «Не то, что ты – размалюешься, как клоун и воображаешь, что это красиво! Мужчины любят естественную красоту!» «А я не для мужчин крашусь, а для себя», – парировала девушка, но отец только хмыкал. И он был прав. Олечка знала, что когда она наносит тушь, подводку, тени, глаза становятся выразительней; а после помады, пудры, румян, весь образ – более ярким, эротичным. Олечка, уже сняв макияж, подошла к шкафу и стала критически рассматривать его содержимое. «Тряпья полно, а надеть нечего», – пришла она к привычному заключению. Надо попросить маму с зарплаты купить ей те хорошенькие джинсы, точь-в-точь как у Таньки! А еще она хотела сделать вертикальную химию, на ее русых длинных волосах, она смотрелась бы очаровательно. Но как втолковать отцу, что изменение имиджа ей жизненно необходимо? Что если она встанет на высокие каблуки («Ходули», – по мнению отца), похудеет («Ну что это за издевательство над собой? Гастрит заработаешь», – тут уже поддерживала отца мама), сделает химию, будет краситься и придет в таком виде в школу, (рискуя попасться на глаза директрисе и быть отправленной домой переодеваться), возможно, ну может быть, (разве не бывает в жизни чудес?), Стас обратит на нее внимание.