– У нее были темные волосы, как у тебя, – прошептал он наконец. Затем медленно вытянул руку и коснулся ее волос. Ева затаила дыхание; пальцы мальчика скользнули по длинному локону и снова упали.
– А какого цвета у нее были глаза? – спросила Ева мягко.
– Карие… Тоже как у тебя.
– И она была красивая, как я?
В этом вопросе не было кокетства: Еве постоянно твердили, что она красавица, и она привыкла воспринимать это как должное.
Анджело склонил голову к плечу, задумавшись.
– Наверное. Для меня – была. И она была мягкой.
Последнее слово он произнес по-английски, и Ева наморщила нос, не уверенная, что поняла правильно.
– Мягкой? Soffice или grassa?
– Нет. Не grassa. Не толстой. Просто все в ней меня успокаивало. Она была… мягкой.
В этом ответе звучали такие мудрость и зрелость, что Еве оставалось только хлопать глазами.
– Но… твоя бабуля тоже мягкая, – заметила она наконец, просто чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Да, но иначе. Бабуля все время суетится. Пытается сделать меня счастливым. Окружить любовью. Но это не то же самое. Мама была любовью. Ей даже не нужно было стараться. Она просто… была.
Некоторое время они сидели молча, глядя за окно. Ева думала о матерях, любви и чувстве одиночества, которое всегда вызывал у нее дождь, пускай она и не была одинока.
– Хочешь быть моим братом, Анджело? – спросила она, рассматривая его профиль. – У меня никогда не было брата. Я бы очень хотела!
– У меня есть сестра, – прошептал он, не сводя глаз с дождя и, кажется, вовсе ее не слыша. – Она осталась в Америке. Она родилась… и мама умерла. И теперь она в Америке, а я здесь.
– Но о ней заботится твой папа.
Анджело грустно покачал головой:
– Он отдал ее моей тете. Маминой сестре. Она всегда хотела ребенка.
– А тебя – нет? – спросила Ева озадаченно.
Анджело пожал плечами, словно это не имело значения.
– Как ее зовут… твою маленькую сестренку? – не отступала Ева.
– Анна. Папа назвал ее в честь мамы.
– Вы с ней еще увидитесь.
Анджело повернул голову. В свете маленькой лампы на столе Камилло его глаза казались скорее серыми, чем голубыми.
– Вряд ли. Папа сказал, мой дом теперь в Италии. Но я не хочу жить в Италии, Ева. Я хочу к своей семье. – Голос Анджело надломился, и он уставился на свои ладони, словно стыдясь минутной слабости. Это был первый раз, когда он назвал ее по имени, и Ева осмелилась взять его за руку.