– Перед смертью не надышишься… Чего уже?! Что будет – то будет… Ну накажут… Ну и что? – вопросительно смотрела Алла на младшую, пока та дрожала, словно осиновый лист на ветру… – Исправлять будем…
– Да. Надо бы… Только, мне кажется, я не исправлю.
– Почему?
– Не знаю. Мне иногда кажется, что оценки занижают…
– Мне тоже иногда так кажется. Но я не сильно переживаю об этом…
– Ага! Папа сейчас зайдёт и запереживаешь…
– Хи-и!
Сдерживая утвердительное смущение, выдавила старшая сестра. Щёки её тут же налились румянцем…
В подъезде послышались тяжёлые шаги.
– Слышишь?!
– Идут похоже!
Девочки шмыгнули по своим кроватям, схватив в руки первые попавшиеся учебники и с усердием принялись создавать видимость домашней зубрёжки.
Дверь квартиры тихо распахнулась. Едва дыша, сёстры глядели в открытые книги, но видели там обеспеченный «втык», поскольку знали удовлетворительные оценки родителей вряд ли устроят. Поджилки с каждой новой секундой тряслись сильнее.
«Даже не поздоровался», – подумала младшая Лия. – "…дело плохо».
Она опустила свои огромные синие глаза в пол и, точно зная, как сейчас влетит за учёбу, обречённо захлопнула учебник.
В дверях детской застыли мать и отец. Они молча наблюдали за дочками. Их лица отражали неприятную молчаливую злость, перемешанную с непониманием – от чего их дети так плохо учатся?
– Ну что голубушки! – Молвила мать, тут же подчёркнуто раздражительно развернувшись, направилась в кухню с пакетом продуктов, проворчав под нос: – Бесстыжие! Ужас какой! На весь город семью позорят!
Лиля взглянула в глаза отца. Он всё так же молча смотрел на дочерей, его веки казались настолько тяжёлыми, а взгляд серьёзным, сосредоточенным, но обречённым, что младшей стало неловко и она тут же понуро ссутулилась.
«Лучше бы он что-нибудь сказал, чем молчал!» – подумала Лиля. Девочки не любили, когда отец молчит. Эти паузы усугубляли и без того шаткое, надрывное настроение. Они больше всего боялись его правды, которая всегда била по самым больным местам, заставляя думать над собой. Иногда они так стыдились себя самих, что это влияло на их самооценку. Подростковая спесь и максимализм притуплялись до покорности отцовской воли. Они и без того знали о своих отметках в классном журнале и испытывали дикое чувство срама! Но положение в школе было действительно трудно изменить.