– Больно? – спросил Маркус, все еще держа мою ногу в руках, я солгала и качнула головой, лишь бы его руки подольше оставались на моей коже.
– Проклятые мысли.. Ненавижу..
– Что?
– Ничего. Говорю, не больно мне.
– Тогда сейчас будет больно.
В этот момент я заорала, Маркус отпустил ногу и, обхватив меня сзади, заткнул мне рукой рот.
– Заткнись, – проговорил на ухо, – а теперь медленно встаем, не ори.
Он обхватил мою талию одной рукой, и мы начали осторожно подниматься, глядя друг другу в глаза. Затем он медленно убрал руку от моего рта, не сказав ни слова, а я снова зажмурилась от боли, когда приземлилась на обе ноги.
– Что ты сделал с лодыжкой? Мне стало легче.
– Вправил ее, но тебе сейчас нужен лед, как минимум. Идти можешь?
Я кивнула. Снова соврала, точнее сглупила. Как только Маркус меня отпустил, я едва, снова, не оказалась на земле.
Мы оба замерли. Он поймал меня в ту же секунду, как только я стала падать. Резким движением рук, Маркус случайно задрал на мне толстовку и, его пальцы коснулись обнаженного бедра. Боже, пусть он не почувствует, что я гусиной кожей покрылась вся.
Его глаза безумно забегали по моему лицу, затем он нахмурился и глубоко вздохнул. Я дрожала внутри, как осиновый листок.
– Стоило отправить тебя на автобусе.
Он резко убрал руку и грубо схватил меня за предплечье.
– С чего вдруг взбесился?
– С того, что не следовало соглашаться тебя подвозить. Если б не отец..
– Тебя никто не заставлял, Маркус, оставь меня, я сама пойду и поеду на автобусе, а завтра возьму велосипед, папа, наверняка, починил колесо.
– Не доставляй ему хлопот своей херней, ясно?
– Если бы ты не портил колеса.. Всегда пытаешься мне насолить. Что я тебе сделала?
– Я сказал уже. И мне нахер не сдались твои колеса.
– Я не виновата, что родилась! Так в чем, я виновата?
– Заткнись, иначе я оставлю тебя здесь, меня уже воротит от звука твоего голоса, Анна!
Я усмехнулась.
– Что смешного? Думаешь, блефую?
– Это второй раз за три года, когда ты назвал меня по имени.
Маркус непонимающе взглянул на меня, его лицо напряглось, а затем что-то поменялось в его глазах, словно он что-то понял. И я поняла. Он даже не заметил этого, даже не понял, что произнес мое имя, потому что я уже много лет для него лишь уродина.