– What does it mean?3 – притворилась дурочкой Мэри Смит, хотя прекрасно понимала и говорила по-русски. Более того, девушка очень любила песни Шаинского и в свободное от работы время беспрестанно их напевала.
– You’re so beautiful that I am crazy about you!4 – весьма вольно перевёл советский гражданин и, не позволив даме встать с колен и закурить, ласково добавил, – I definitely have something better than the bloody cigarette!5
Воспитываясь апатичным, вечно хмурым отцом-евангелистом в канонических баптистских традициях, первые семнадцать лет жизни Мэри Смит провела в лошадином седле на бескрайних равнинах Среднего Запада и ничего шикарнее кофеен ближайшего к ним Детройта не посещала. Так бы и осталась она на родительской ферме до гробовой доски, если бы не школьный выпускной, сыгравший в её жизни поистине судьбоносную роль.
Денёк тот, кстати, хоть и был погожим, но поначалу как-то не задался. Утром недоношенный брат Мэри, младший сестры на три года и давно злившийся на неё за то, что та категорически отказывалась оголять в его присутствии свою грудь, вырезал ножницами глубокое декольте на платье, взятым девушкой напрокат специально к выпускному балу. А наряд-то пошил не кто-нибудь, а лучший в их широтах портной, ходивший в подмастерьях у раннего Кельвина Кляйна.
Дальше – больше. После ланча подуставшая от застольных молитв и сохнувшая без умелых ласк мать Мэри уединилась с наёмным мукомолом, кубинцем Хорхе на мельнице, где за секунду до кульминации ей не в то горло предательски попала мучная пыль. Бедняжка уже начала синеть, но смогла откашляться и обрести спасительное дыхание благодаря находчивости беглеца с острова Свободы. Смышлёный нелегал, рассудив, что нового шанса может и не представиться, воспользовался ситуацией и склонил-таки любовницу к одному из видов секса, коего набожная и страдавшая от хронического геморроя глупышка до тех пор всячески избегала.
Трудолюбивый латинос на радостях так расстарался, что совсем забыл об осторожности и не заметил, как сзади, прося прощения у господа, крался на цыпочках мстительный муж с «Магнумом» наизготовку.
От неизбежной расправы прелюбодеев избавил пасшийся без привязи любимый мамин жеребец по кличке Ниндзя, успевший на ближних подступах вырубить отца Мэри правым задним копытом так, что у рогоносца напрочь стёрлись воспоминания о последних двадцати годах жизни. И хоть очнулся мужчина уже через пару минут, но пребывал он теперь в полном неведении, что имеет двоих детей и жену-изменщицу. Словно и не разменивал шестой десяток, обеспамятевший фермер резво поднялся, оседлал Ниндзю вопреки воле последнего и, безжалостно пришпоривая бедную животину, навсегда ускакал в сторону то ли Великих озёр, то ли Большого каньона.