Как это случилось я не знаю, но в следующее мгновение, я вижу, как она лезет в воду, высоко задирая подол своего платья, который в итоге всё равно намокает, а потом темнота вновь окружает меня и теперь я вижу только воду вокруг и стебли того камыша, что опутал мне ноги.
Позднее я узнала, что из воды меня вытащила всё-таки она – эта ненавистная мне женщина, но я на тот момент уже не дышала. А она всё стояла надо мной и раздумывала, стоит ли спасать мою никчемную жизнь, когда подоспела мама моей одноклассницы и увидела на пожухлой траве моё распростертое бледное тело. Она то и оттолкнула Галину Николаевну в сторону, и та плюхнулась на свой жирный зад, так и не оказав мне первую помощь. Меня откачали, и я подумала, что во второй раз в жизни, я чуть не погибла от воды и всё смотрела на неё ядовитыми, от переполняющей меня злобы глазами, пока меня не унесли к врачу. Больше я её не видела.
Несколько дней она ещё проработала в школе, но ходила, как тень и дети на её уроках по большей части были предоставлены сами себе, но не бегали, не кричали и не позволяли себе вольностей. Они молчали.
Наконец, её отстранили от преподавания, и я понимала что инцидент, произошедший со мной на реке тому виной. Её уволили по статье, и она спешно покинула наш посёлок. Много раз потом ходила я туда, где она когда-то жила. Несколько месяцев кормила и поила её уток, которых она бросила там, вместе с валяющемся на песке топором. Я много думала, о том, почему она не взяла с собой птиц или не продала их кому-нибудь. Тогда я была ещё слишком маленькой, чтобы понять, что каждая из тех уток заклеймённая ею Мартой, не нужна была ей в будущем, где не будет меня.
Записка 8. Не помню точно, когда с мамой стали происходить странные вещи.
Много лет ничего не происходило со мной. Я нормально вроде бы училась. Новая учительница нравилась мне куда больше предыдущей. Возможно, она понимала, что я особенная и искала ко мне другие подходы. Мне это очень помогало. Я много гуляла в нашем лесу, в тени самшитовых деревьев со стволами покрытых зелёным мхом и теми немногими лучами солнца, что пробивались сквозь их густую листву, и играла с животными, обитающими в нем, или ходила на речку.
Всё изменилось, когда мне исполнилось тринадцать. С мамой стали происходить странные вещи. То я заставала её ползающей по нашему курятнику (прям как я в когда-то в детстве), в поисках спиц для вязания, что она, по её словам, оставила там прошлым вечером. Мы вместе шли в курятник, и я объясняла ей, что в курятнике она вязать никак не могла. А она глядела на меня так презрительно, вроде как говоря этим своим взглядом: Хочешь сказать, что я дура? Думаешь, я идиотка, да? А потом говорила, что точно помнит, как вязала именно здесь, сидя вот на этом самом низеньком стуле носки, при свете заходящего за горизонт солнца. Ухмылялась, поражаясь моей глупости, и продолжала поиски, становясь на четвереньки. Я же смотрела на пустующий угол у стены, тот самый на который падал свет из открытой двери, угол в котором никогда прежде не стояло никакого стула, и понимала, что она сходит с ума.