Тогда, накануне ночью, мы перешли Бруклинский мост, и спустя всего каких-то пару-тройку часов оказались в аэропорту Кеннеди. Да-да, это сарказм.
Мне так и не стали понятны причины того, почему все это время мы шли пешком. А Себастьен так и не применил никаких своих штучек, чтобы телепортироваться, или хотя бы поймать такси. Да и мне он ничего не говорил. А потом весь путь храпел в своем кресле, натянув черную повязку на глаза. И если бы не какие-то мелочи, все-таки присущие иррациональности, я бы мог заподозрить, что все произошедшее ранее мне просто приснилось или привиделось, а Себастьен и Мигофу – лишь ловкие мошенники, лихо использующие меня в своей игре.
Но все было так, а не иначе. Весь полет я размышлял и пытался расставить все по своим местам. Внести хоть толику рациональности в происходящий вокруг меня сумбур. Но понимал, что единая картина не складывается, нарушается общая канва – мне не хватало какой-то мелочи, чтобы выстроить идеальный логический ряд. И все смешивается вновь, как в пазлах. Как будто одного или нескольких не хватает, чтобы закончить рисунок, прийти к решению. А я ищу эти потерявшиеся цветные кусочки, ищу давно – даже не помню сколько. Их количество со временем только увеличивается. И боюсь, что цельный образ ощущений так и не сложится. Впрочем, пока у меня еще есть время.
– Эй, – я толкнул Себастьена локтем. – Эй, просыпайся!
Немного поерзав в кресле, Себастьен поднял повязку на лоб и потер глаза. К гулу двигателей в салоне добавился короткий механический звук открывающихся закрылок.
– Что, уже? – Он взглянул в иллюминатор, где медленно приближалась посадочная полоса.
– Да, садимся. Где мы?
– Почти на земле. – Себастьен прикрыл ладонью широкий зевок. – Бррр, – встряхнулся он.
С шумом открылось переднее шасси. Как только Боинг коснулся бетонки, я уперся руками в подголовник переднего кресла и зажмурил глаза. Лайнер еще несколько секунд бежал по посадочной полосе, постепенно снижая скорость. Все это время Себастьен, не шелохнувшись, внимательно наблюдал за мной.
– Привычки у тебя все те же, – констатировал он, когда самолет полностью остановился. – Тебе не страшны никакие перегрузки, помнишь? Ты сам умеешь летать.
– Тогда почему мы не летаем? – Я пожал плечами.