Я открыл дверь своего класса и, пройдя внутрь, произнес обычную дежурную фразу, которую по заведенному здесь уставу мне всегда полагалось говорить в таких случаях:
– Guten Tag, Offizierschüler!>1
Мои ученики тяжело встали и нестройным хором на ломаном немецком произнесли в ответ уже порядком набившую мне оскомину такую же дежурную фразу:
– Guten Tag, Herr Lehrer! >2
Я довольно долго бился, пытаясь научить их правильно выговаривать слово Herr, чтобы оно звучало хоть немного более прилично. Но они неизменно, словно бы издеваясь надо мной, громко и со вкусом каждый раз в начале урока произносили на чистом русском языке «хер», не делая никакого политкорректного придыхания на первом звуке. В конце концов я решил, что таково мое кармическое наказание за занятие не своим делом, и со временем совсем перестал обращать на это внимание. Однако в тот раз в слове «хер» я уловил некие новые для себя нотки, острым ножом резанувшие мой слух. В коротком, но семантически удивительно емком древнерусском слове ясно звучала целая гамма чувств, в которой угадывались злость и обида на то, что им, смертельно уставшим от тяжелых учений, не дали хорошо отдохнуть и заставили, как обычно, подняться ранним утром и идти на занятия; еще там была зависть молодых ребят, надолго оторванных от родных и близких и помещенных за непроницаемые железобетонные стены военных порядков, по отношению ко мне, гражданскому человеку, могущему свободно перемещаться и распоряжаться временем по собственному усмотрению. Да много чего там было такого, что можно долго и нудно перечислять. В общем, чего греха таить, я решил, что действительно буду последним козлом (в древнеевропейском языке-основе, на котором говорили далекие предки славян, германцев, балтов и прочих, слово «хер» обозначало козла), если начну мучить этих усталых и невыспавшихся ребят еще и немецким языком. Поэтому я сделал вид, будто ничего не слышал о заведенных здесь строжайших военных порядках и дисциплине, отложил в сторону заготовленные материалы предстоящего урока, уселся на стол и стал пересказывать им ту самую историю, которую услышал когда-то на первом курсе из уст нашего сердобольного преподавателя.
Сейчас я снова собираюсь рассказать ее, уже перед более широкой аудиторией. Я буду вести рассказ от первого лица совершенно в том виде, в котором услышал его впервые, поскольку не считаю возможным добавлять от себя хоть что-то к истории, и так обросшей уже в устах народной молвы тысячей небылиц и никогда не существовавших подробностей.