– Кто-нибудь знает, он вообще заходил в караулку?
Тишина.
– Шурович, сбегай на собачку, спроси.
Тот умчался, а вернувшись, сообщил:
– Сычев сказал, что Рыбалкин в караулку не заходил. Говорит, видел, как тот в лес пошел.
– Черт все дери!
Капитан какое-то время помолчал.
– В общем, так, – наконец сказал он. – Всем занять оборону в караульном помещении до дальнейших указаний. Позиции покидать лишь с моего личного разрешения. Ясно? По местам!
Солдаты поспешно рассыпались по караулке.
– Агеев! – позвал капитан.
– Я!
– Бери с собой Роганина и дуйте на усиление постов.
– Есть!
Те побежали к выходу.
– Погодите! – остановил их капитан.
Он зашел в свою комнату, открыл сейф и протянул разводящему патроны и несколько гранат:
– Держите!
Роганин с Агеевым переглянулись. По инструкции этот сейф положено было открывать лишь в особых случаях, и за пять лет караулов это произошло впервые.
– Ну, давайте. Удачи, – сказал капитан.
Когда они скрылись за дверьми, Саморов опустился в кресло у пульта связи. Смахнул со лба холодный пот.
– Думаешь, кто-то из наших Жеку прирезал? – перешептывались сидящие под окнами Трошников с Шуровичем.
– Да фиг знает… А Волкова тогда кто?
– Может, правда нападение?
Саморов приподнял трубку на пульте – тишина. Снова уронил ее. Связи нет!
* * *
Обо всем этом мне рассказали позже. Я же все это время, как и было велено, стоял на посту. Я прижимался спиной к опоре вышки, с тревогой поглядывая в сторону окопа, где все так же лежало тело Волкова. Я понимал, что здесь, на открытом пространстве, я словно мишень. Если кто-нибудь начнет стрелять, точно не промахнется. Однако находиться в окопе рядом с трупом сослуживца я не мог.
Дождь кончился, но от этого легче не стало. Мокрая форма прилипла к телу, от каждого порыва ветра, окатывающего с ног до головы противной моросью, пробирал дикий холод. Я плотнее прижимался спиной к основанию вышки и крепче сжимал автомат, словно от этого можно было хоть сколько-нибудь согреться. И с тревогой бросал взгляды в сторону леса, где деревья яростно раскачивались на ветру и тянули к ограждению ветви, словно черные кривые лапы.
Я давно заметил, что по дорожке стелился густой белый, будто молоко, туман. Даже легкая дождевая морось не была ему помехой. Что-то внутри подсказывало: в такую погоду тумана быть не должно. Я с каким-то внутренним паническим страхом глядел, как вздымаются и оседают белые призрачные волны и, словно живое существо, туман подбирается к моим ногам. Туман! И Рыбалкин говорил про туман… Воздух между тем все больше наполнялся какой-то тошнотворной болотной вонью. Может, начал разлагаться труп?