Полянка, на которой жил старик-ведун встретила её угрюмо. Мрачно поскрипывали лапы раскидистой ели. Сизым столбом подымался к небу дым, цепляясь за ветви, растворяясь в листве. Оглядевшись ещё разок, старуха открыла дверь и исчезла в пахнущей травами темноте.
– Пришла? Заждался я тебя, Агафья, – помешивая в горшке ароматное варево, не здороваясь, пробурчал седой старец в длинном балахоне, схваченном по поясу грубой верёвкой. – Наварил я снадобья да мази целебные. Хворых у тебя, почитай, вскорости полон лес будет.
– Здрав буди, мил человек! – Агафья поклонилась, присела у стола и сняла верхний платок. – Что это ты ветру нагнал? Того гляди прольётся небо на землю реками. И страстями с порога пугаешь. Случилось чего? Али беду какую накликиваешь?
– Тёмные людишки в округе завелись. Шастают по лесам, по болотам. Воды спокойные мутят, птиц да зверьё пугают.
Старец налил в чарку дымящегося варева и поставил перед Агафьей.
– Подишь-ты! И откель тебе, Зоремир-свет-батюшка, всё ведомо? Вот сколько годков знаемси, а всё никак не свыкнусь с речами твоими чудными. Людишки, сказываешь? Кто такие будут? Разбойнички, поди?
– Басурманы в лесах завелась. Тёмными тропами идут, вдоль рек да по оврагам хоронятся.
– Чур тебя, чур! Неужто правду сказываешь?
Агафья схватила оберег и прижала к груди. Озябшие пальцы плохо слушались. Она потянулась к чарке, взяла двумя руками, согрела ладони, поднесла её к губам и сделала большой глоток. Благодатное тепло разлилось внутри негой и покоем. Усталость как рукой сняло. Старуха прикрыла глаза от удовольствия.
– Пей, я аще налью.
Зоремир поставил на стол горшок с кашей, принёс ложки да каравай, завёрнутый в рушник, достал миску с жареной зайчатиной. Дождавшись, пока гостья допьёт варево, подлил ещё и сел напротив.
– Ешь, а после на палати – почивать. Устала, поди, с дороги-то? До зорьки поднимешься. Меня не жди. Я тебе корзинку соберу, да в сенях оставлю. А что с ентим со всем делать, тебе и без меня ведомо. Ворочаться тебе скорёхонько срок. Аккурат, пока дорожка к заимке выведет, так и понадобишься.
– Ох, застращал совсем! Чудно сказываешь, да непонятно, – уплетая кашу за обе щеки, бубнила Агафья. – Заперси в своей глухомани. Травы да корешки сушишь, зелья всяческие варишь. Оно-то дело ладное, нужное. Моих припасов на всех горемычных не хватат. Да только откель им взяться-то? Ни в Рязани, ни в деревнях ближайших, хворых и в тягости никого нету. То отбоя не ведала от нуждающихся: княжеские привечали, боярские звали, купеческие кликали, деревенские в ножки кланялися. А теперича тишь да благодать. А ты мне всё про напасти лихие талдычишь.