Он не удержался и облегчённо выдохнул:
– Мы двинулись!
Всё-таки его временной «ковчег», как ему казалось, был им самим перегружен сверх меры. А он, оказывается, так же легко, как прежде, когда они были вдвоём с Джорданом, а потом втроём с Шилемой, подчинился его воли.
Иван не торопил его движение. И так тысячелетия отлетали прочь в считанные секунды.
Но время в самом облаке шло своим нормальным чередом, и ходоки, и колонисты постепенно оживали после напряжения принятия решения и погрузки. Иван слышал за спиной нарастающий гул голосов, пискнул ребёнок и бормотание матери, но сам ни с кем не общался.
Подумав, он наметил сделать первую остановку где-нибудь в пятом тысячелетии до той эры, где он прожил сам. Поэтому был погружён в исчисления расстояний на карте времени. Ему удалось чуть позже отметить, что оно, это расстояние не линейно: время ближе к будущему словно растягивалось и вскоре уже не тысячи, а только столетия отсчитывались в том же промежутке времени, текущему в облаке. Эта нелинейность не давала возможности сделать хотя бы приблизительную ориентировку. И Иван уже свыкался с мыслью, хотя она была ему в тягость и претила, что придётся таки вначале подойти под самую стену монолита его будущего, а затем уже либо развозить в облаке, а то и пробивать колонистов через поле ходьбы в выбранные ими точки зоха.
Как вдруг…
Иван вздрогнул от моментально возникшего в нём чувства уверенности и свободы. А именно: он оказался в пределах своего кимера, достигнутого облаком, где мог с точностью до метра и секунд выходить в реальный мир и становиться на дорогу времени. К тому же он, наконец-то, доподлинно узнал пределы своего волевого и физического погружения в прошлое как ходока, как КЕРГШЕТА. Предел этот находился в пятистах двадцати двух тысячах до дня его рождения. Где-то в середине тысячелетия. И, пожалуй… Иван прислушался к себе… Да! Ближе к весне…
Иван повеселел, принял более свободную позу. Теперь он мог остановить облако там, где это ему будет нужно. Оттого даже замурлыкал какой-то невнятный мотивчик несуществующей песни.
Арно, заметивший резкое изменение настроения Ивана, обратился к нему с участием, назвав его впервые по имени:
– Ваня, что-то не так?
– Напротив, всё так. Я узнал, по-видимому, настоящий предел своего кимера как ходока.