От той войны незнаменитой до величайшей из всех войн. 1940—1941 годы глазами восьмилетнего мальчика - страница 5

Шрифт
Интервал


Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо, звёзды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы,
Луна спокойно с высоты
Над Белой Церковью сияет…

…эти ночи и похожи одна на другую, и отличаются друг от друга.

…Вдруг слева на горизонте поднимается одинокий нечёткий столб, сияющий серебром, и тут же второй, третий… И – вся северная сторона неба в рассеянных переливающихся лучах, столбы дрожат, струятся потоками…


Рис. 2. Полярное сияние


– Что это, мама? – в немом восторге дёргаю я мамин рукав.

– Северное сияние.

Я, раскрыв глаза, впитываю в себя чистые серебристо-голубовато-зеленоватые тона, наполняющие ночь неслышной, неведомой, но видимой музыкой этого внеземного ликующего торжества.

Сияние, невероятно далёкое, недоступное, живёт своей жизнью, волнуется, светлые токи текут в нём снизу вверх и обратно, разливаются вширь, разгораются сильнее и угасают. Призрачные столбы опадают, и вот уже снова в небе полная чернота с мерцающими на её чёрном бархате ледяными блёстками звёзд.

А под ногами освещённая то луной, то сиянием, то белизной лежащего снега утоптанная тропинка, хрустит снег, и мама чеканит строчки «Полтавы»:

Кто при звёздах и при луне
Так быстро скачет на коне?
Чей это конь неутомимый
Бежит, потряхивая гривой?

Мелодия чарующих звуков сливается с очарованием сполохов северного сияния, света луны, искр снежинок и похрустывания их под ногами, и мне хорошо, тихо, покойно и радостно. Умиротворение охватывает душу мою, и произнесённые мамой слова залегают в памяти на всю жизнь5. Кто сказал, что человек не бывает счастлив?!


Рис. 3. Мама. Рабфак на дому

1940 год

Вторая половина зимы и весна проходят в полном беспамятстве. Финская война незаметно закончилась. Моя лысая голова покрылась густыми чёрными волосами, и в конце мая, очнувшись, я вдруг обнаружил, что мы собираемся ехать в ту самую часть Финляндии, где шли всю зиму бои. Карельский перешеек мы отняли всё же у финнов.

Ни сборов, ни прощания с бабушкой, тётей и дядей нет у меня в голове. Лишь настойчивое желание мамы меня накормить перед выездом. Но я есть не могу, ничто не лезет мне в горло – в детстве у меня почему-то всегда перед поездкой напрочь пропадал аппетит. Я вроде и не волнуюсь нисколько – чего мне волноваться? А есть ничего не могу…


Рис. 4. Вверху папа накануне отъезда