– Вот и наша школа, – указала она на кривой одноэтажный домик некогда белого кирпича.
Найдак спрыгнул на землю, прихватил вещмешок. Поведя носом, он понял, что все вокруг как везде. Это успокаивало и одновременно тревожило фоновой, привычной тревогой. Он уверился, что справится с делом.
– Как раз кончается урок, – сообщила Григорьева, широко шагая по кочкам. – Так что ваш – следующий.
– А много у вас учителей?
– Мы с завучем. Она немного биологию, немного литературу. А я остальное. Зато пионерскую организацию возродили. Не все же раньше было плохо, скажите?
– Я вам меду привез, – сказал Найдак. – Нашего.
– Это вам низкое спасибо.
Григорьева пошаркала сапогами о коврик; затем, уже в предбаннике, сапоги сняла и переобулась в разношенные туфли. Камуфляжную куртку повесила на гвоздь, невидимый в полутьме.
– Вы не разувайтесь, – остановила она Найдака. – Вам в сапогах убедительнее.
Григорьева заглянула в класс, оставила дверь открытой и отступила, чтобы Найдак вошел. Тот медленно переступил через порог. Дети – четверо – встали. И еще несколько взрослых: две супружеские пары, как выяснилось, и одинокий отец. Все были в пионерских галстуках. Взрослые обнимали пятилитровые банки, на которые тоже были повязаны галстуки. Найдак присмотрелся и увидел, что в банки на три-четыре пальца, то есть на самое дно, поровну сцежено что-то бурое, с зеленоватым оттенком, давным-давно высохшее. Руки школьников взлетели в пионерском салюте. Руки родителей – как опознал тех Найдак – остались заняты банками. Взрослые стояли за партами, на которых белели именные таблички.
Найдак ответил неуклюжим салютом.
– Дорогие друзья, поприветствуем человека, чье имя с гордостью носит наша школа – Найдака Ногоева! – предложила Григорьева неожиданно звонким голосом.
– Здравия желаем! – грянуло дружным хором. Очевидно, приветствие не раз отрепетировали.
Найдаку сразу стало легче. Он глубоко вздохнул и тон, не будучи оратором, взял простецкий.
– Ну что, ребята, история моя простая. Отступать нам, как говорится, некуда…
– Вот это правильно! Дело говоришь! – не сдержался одинокий отец.