– Тогда в Китай, – товарищ Климент скривился так, как будто сказал что-то очень умное.
– Оппортунисты, – сказал папа в ответ, и я понял, что он ругается. Если он кого называл оппортунистом, это означало одно: пиши пропало, кто-то «сильно проштрафился» – еще одно папино выражение.
Так сложилось, что папа в свой красный день сидит во главе стола с одной стороны, а мы с мамой и Кларой – с противоположной. Поэтому сначала я увидел, как стали что-то понимать в происходящем ближние к папе и Серпову гости, потом те, что рядом с ними, и постепенно смысл доплыл и до нас, как лодка по реке.
– Не волнуйтесь, товарищи, – пропищал Серпов. – Дело в том, что нашему дорогому Владимиру Ильичу нужно на время уехать из страны, потому что недоброжелатели не дремлют.
Я попытался представить себе этих недоброжелателей и не смог. Думаю, и вы не смогли бы, если бы были знакомы с моим папой. Папа вообще похож на памятник. При виде папы любому недоброжелателю лучше задремать.
– Таиланд? – предложил кто-то из гостей.
– Да вы что, – Серпов грозно посмотрел на него. – Там же у власти король. Негоже коммунисту находиться в стране, стонущей под лапой монархии.
– Кто стонет под лапой? – не поняла дама с кудрями, сидевшая напротив.
– Бразилия?
– Слишком далеко, и они там все футболисты.
– Вопрос в том, наши футболисты или не наши.
– Наши – те как раз совсем никуда не годятся. Стон один.
– А! – обрадовалась кудрявая дама. – Так это футболисты стонут. Но почему под лапой? Может быть, под лампой?
– Япония?
– К империалистам не поеду, – отрезал папа.
– Чехия! Англия! Индия! Гондурас!
– Но-но! – гневно пискнул Серпов. – Нехорошо при женщинах выражаться.
– Ничего, – тетенька напротив тряхнула кудрями. – Я же понимаю, что это медицинский термин. Значит, футболисты просто болеют, э-э-э, дурасом.
Тут я стал от смеха сползать под стол. Гости продолжали выкрикивать названия стран, смеяться было больно, и, по-моему, никто уже ничего не соображал.
– Стоп, – рявкнул папа, и все так и застыли в разнообразных позах. – Я решил, – продолжил он уже нормальным голосом, – мы поедем в Марокко.
Кто это «мы»? Я перестал смеяться и вылез из-под стола.
– Мы, – папа посмотрел на нас с мамой и Кларой. Это был удивительный поворот.
– Я не могу уехать в середине семестра, – капризно и одновременно жалобно, так только она умеет, сказала Клара. Сестру назвали в честь Клары Цеткин, но чем знаменита та Клара, я вам не скажу. Хотя сердце подсказывает, что она была революционеркой. Ох, ведь и меня могли назвать Карлом.