Условный сигнал для сбора во вражеском тылу – серия ракет определенного цвета. Но что с этим получилось, я расскажу позже. У нас не было голосового пароля или специальных опознавательных нашивок на форме. Мне, как радисту, только объяснили, что в случае угрозы пленения я обязан уничтожить шифроблокнот, а потом – себя. Мы, радисты, выучили наизусть все частоты и позывные в бригаде. Все командиры были уверены в успехе десанта! Может быть, поэтому они и не уделили должного внимания опознавательным паролям и сигналам, а мы из-за них так влипли! Утром перед высадкой нас разбили на десантные расчеты, по восемнадцать человек на «дуглас». В этих самолетах было сделано по двери с каждой стороны, и каждая девятка десантников покидал борт со своей стороны. В расчет входил один офицер. Ему в обязанность вменялось следующее: после того, как десантники прыгнут, быть замыкающим и выбросить с самолета два ПДММ (парашютно-десантный мягкий мешок), наполненные боеприпасами, и только после этого прыгнуть самому. Объявили, что прыгать будем с высоты пятьсот метров, интервал времени при прыжке – десять – пятнадцать секунд, один за другим. Видимо, боялись большого рассеивания бойцов при десантировании.
Комбрига Гончарова с нами не оказалось. Вроде бы с нами полетел в первой волне десанта начштаба Красовский. Я был прикреплен к самолету с бортовым номером девять. Когда дали приказ о посадке в самолеты, в десяти метрах от нас находился командир летного полка ГСС Гризодубова, знаменитая летчица довоенной поры. Мы сели и стали ждать наступления темноты. Летчики включили моторы и первые пять самолетов медленно стали выруливать на взлетную полосу… И все… Полетели мы навстречу войне. К нам вышел один из летчиков и произнес: «Ребята, не волнуйтесь. Мы экипаж опытный и район выброски знаем хорошо. Над целью будем через один час и десять минут. Прыгаете по третьему «зуммеру». А пока отдыхайте…»
О чем Вы думали, когда летели к месту десантирования, перед тем как сделать шаг в ночную бездну, навстречу неизвестности?
Когда летели все молчали, многие сидели с закрытыми глазами. Спокойно было, только слышался гул моторов. Страха не испытывали. О чем я думал? Хотите честно? Когда на фронт в эшелоне ехали, с нами в теплушке находился командир батареи, армянин, он оказался последней сволочью. Всю дорогу к фронту он донимал меня антисемитскими речами и анекдотами. Что я мог ему сделать в эшелоне? Он – офицер, да и народу находилось вокруг порядочно. Когда я летел в самолете, я просил Бога, чтобы он дал мне возможность до того момента, как я сам погибну, убить этого командира батареи.