Итак, эти шестеро маленьких детишек жили в доме священника. Отец их был тот самый священник, которому принадлежал этот дом, а их мать… – увы, у бедняжек не было матери, потому что Бог взял её к себе на Небеса (как им говорили) в ту самую минуту, когда Он послал на землю с Небес Сузи и Нелли.
– Это, может быть, пёрышки от крыльев мамы, – глядя на тихо опускавшиеся хлопья ослепительно белого снега, сказал маленький Роб, который хорошо помнил мать и до сих пор часто плакал по ней.
– Если бы у неё были крылья, то она, наверное, прилетела бы к нам, – сказал Рэй, внимательно смотря вверх. – Я не думаю, чтобы у неё были крылья; конечно, нет.
– Но ведь папа говорит, что она теперь сделалась ангелом, а у ангелов всегда есть крылья, – заметил Роб, который отличался от других положительностью своих взглядов и мнений.
– Уж она, разумеется, воротилась бы к нам, если бы могла летать, – сказал Рэй. – Это, впрочем, если Бог отпустит её сюда, – прибавил он в виде глубокомысленного рассуждения. – А как вы думаете? Если бы она сказала Богу: «Мне хочется поцеловать Роба, и Рэя, и Тэмми, потому что им скучно без меня», то неужели бы Он не отпустил её к нам?
Роб помолчал несколько секунд, потом сказал своему брату:
– Папа всегда говорит, что мама уже не придёт опять к нам; может быть, и Бог точно так же скажет: «Нет, я не пущу тебя туда».
– Конечно, может быть и так, – сказал Рэй, глубоко вздохнув.
– Нет, мама уже больше никогда не воротится к вам, – беспрестанно твердили детям все, нисколько не подозревая, какую печаль вносят они этими словами в детскую душу.
Священнический дом был старинной постройки, очень ветхий, весь обросший снаружи ползучими растениями, именно такой дом, в каких особенно хорошо живётся детям и собакам, где пропасть разных нишей, глубоких окон, выступов каминов, закоулков, образуемых шкафами, и тёмных коридоров; это был именно такой дом, в котором можно было с большим удобством играть в прятки во время сумерек и найти уютное местечко возле пылающего камина, чтобы выслушать кем-нибудь рассказанную сказку; одним словом, такой дом, в котором чаще, чем где-либо, могли слышаться детский смех, шум и возня разыгравшихся детей, их весёлые возгласы и детские ссоры. Но ни смех, ни резвость, ни веселье, ни детские ссоры не были терпимы в священническом доме, и, хотя все эти запрещённые вещи составляют необходимую принадлежность всякого места, где находится шестеро детей, тем не менее они проявлялись как-то робко, втихомолку, а если и слышался иногда смех, то он был сдержанный, подавленный, а не свободно-звонкий, каким вообще смеются дети. Это было вследствие того, что над всем домом и над сердцами детей тяготела холодная, мрачная фигура отца. Он был приходским священником в отдалённом захолустье Гольденрода, лежащем по обе стороны речки Дарт, куда он был переведён на место прежнего священника Геррика, добродушного, любящего, настоящего деревенского духовного пастыря, с которым он положительно не имел ничего общего. К несчастию его бедняжек детей, он был молчаливого и угрюмого характера, кроме того, очень скупой и строгий, так что, когда его тяжёлые шаги раздавались по коридору, Роб и Рэй спешили как можно скорее убежать прочь, а остальные малютки принимались плакать. Даже прежний небольшой запас отцовской нежности, находившийся в его душе, исчез с той самой минуты, как он похоронил свою жену под развесистыми ивами в церковной ограде; так что дети положительно боялись его, боялись ужасно, с замиранием сердца.