– А что со шкурой-то делать?
– Шкура принадлежит королю! – Исправник грозно обвел взглядом собравшихся, взял бутылку, допил ее до конца, крякнул и неожиданно смягчился. – Впрочем… учитывая необычные обстоятельства… берите вашу шкуру, так ее…
– А… все другое? – осторожно осведомился косоглазый арендатор.
– Какое еще, к дьяволу, другое? – удивился исправник. – Вы что, собираетесь сожрать этого людоеда?
– Нет-нет… только медвежат, – заверил его косоглазый. – Мы ведь никогда и не пробовали медвежатинку. Говорят, вкусная.
– Мясо, конечно, волокнистое, – вмешался его сосед. – Но для здоровья полезно.
– Волокнистое не волокнистое, полезное не полезное, – гнул свою линию косой. Он с надеждой уставился на исправника. – Мы же голодны как черти. Почему бы и не сварить медведя?
Ничего смешного в словах косоглазого не было, но исправник уже с трудом держался на ногах и, покачиваясь, разразился булькающим смехом, сопровождаемым умеренным подхихикиванием Михельссона.
– А мне-то что? – отсмеявшись, произнес Браге. – Говорят, медвежатина похожа на смесь свинины с глухарятиной. И конечно, под пару-тройку стопок самогона, или как?
– Свинина… хи-хи-хи… с глухарятиной… ой, не могу… надо же – с глухарятиной! – Михельссон буквально скис от смеха.
Наблюдая, как исправник расправляется с перегонным, прост побагровел.
– Мне нужна голова, – сухо произнес он так, будто вопрос уже решен. – Для научных исследований.
– Все три? Медвежат тоже?
– Нет, только медведицы. Череп.
– Да берите же, черт бы меня побрал. Но распишитесь. Михельссон! Организуй это дело.
Прост достал очки и подписал квитанцию, а я начал было заниматься головой и уже приготовил нож, но меня остановил хорошо знакомый ангельский голос:
– Подождите!
Нильс Густаф. Пока делили медведя, он вынул штатив, достал эскизный лист, кисти и карандаши и медленно обошел поляну, выбирая наиболее эффектный ракурс.
– Этот подвиг не может остаться не запечатленным! – воскликнул он. – Можете встать так, будто медведица еще жива? Будто она собирается на вас напасть?
Его призыв перевели на финский. Суматошно перевернули медведицу и посадили, насколько сумели, в угрожающую позу.
– И пусть исправник встанет рядом.
Исправник ничего не имел против. Что ж дурного – быть запечатленным на полотне хорошего художника? Он поправил форменную фуражку и расчесал усы особой щеточкой, с которой никогда не расставался.