– Великий князь, – послышался напряженный голос княгини, – если ето все так, парень не виноват.
Князь знал, что, когда Софья его так величает, она взбешена до основания. И он понял, почему. Вспомнился Киев, ее бегство, когда хотели выдать за покалеченного польского князя. Без любви, насильно… И что с ней случилось, он хорошо знал.
– Ты кому доверил судить, – суровым голосом спросила она.
Такого он еще не слышал.
– Да Михайлу Нагому, будь он неладный, – в сердцах произнес князь.
– Ишь! – воскликнула княгиня. – Ему бы все головы сечь! Он че, хочет тя с народом рассорить? – Глаза княгини блеснули.
– Ниче, я разберусь, – ответил князь
– Разбирайся, разбирайся. Но если все так… – Княгиня посмотрела на дьяка.
– Все так, все так, матушка княгиня, – быстро подтвердил тот.
– Так не парню надо голову рубить, а етому боярину. Ишь, на чужих невест зарится. Это, князь, не дело. Вели парня миловать. А етого нахала… сам разберешься.
– А хде мы найдем-то его, – в задумчивости проговорил князь.
– Хде! – как-то насмешливо произнесла княгиня. – Если любит, то куды побежит? – и уставилась на мужа.
Тот улыбнулся.
– Ступай, – глядя на дьячка сказал князь, – и вели князю Пожарскому зайти ко мне.
Дьяк, низко склонив голову, отчего его волосы упали, обнажив голый продолговатый череп, стал пятиться задом, беспрерывно кланяясь и мелко перебирая ногами. Наткнувшись на дверь, он склонился до самого пола, потом, резко выпрямившись, ловко исчез за дверью. Князь отчего-то рассмеялся, а княгиня сдержанно улыбнулась.
– Отведи детей, – княгиня кивнула слуге, стоявшему недалеко от князя.
Оставшись одни, она спросила у князя:
– Че ты надумал сделать с этим беглецом?
Глаза князя хитро прищурились, а в них играла веселость.
– Я… – Он расправил усы. – Да… думаю парня помиловать, а вот боярина накажу. Заберу у его деревеньку, пущай все знають, че судить надобно по совести.
– Правильно! – поддержала княгиня, улыбаясь муженьку.