Но было уже поздно. Надо было или ехать домой, или оставаться ночевать у гостеприимного хозяина. Это было не новостью с порядками нашей «Великой бескровной Революции», выкинувшей нам Керенского и через неполных девять месяцев разрешившейся близнецами Лениным и Бронштейном.
Саша уговаривал меня остаться, но я решил так. Если Иван меня ждет, я еду домой, если же нет, я остаюсь.
В той игре случайностей, в которую ввязалась моя жизнь, судьба захотела, чтобы мне повезло, и мой милый Иван, не стерпев мороза, уехал к себе, чтобы на другой день подать мне на мою Кирочную № 40.
Где ты, мой милый, хороший Иван, со своим незыблемым спокойным красивым русским лицом? А он был эстонцем!
Утром в 7 часов меня разбудил мой секретарь. У меня был обыск. Меня ночью приходили арестовать матросы, как называл их Бронштейн, краса и гордость русской революции, за то, что они расстреливали своих беззащитных офицеров. Дом мой оцеплен.
«Ce l’ais chape’belle», как говорят французы. Мой первый бридж с большевиками был выигран.
Оставаться дальше у Грамматикова нельзя было, и я, не скажу, чтобы вполне спокойно, пешком прошел к одному верному другу, которого, как и многих других из уважения к юстиции товарищей, я не назову.
Через дней пять я уже был в Москве, где должен был ждать дальнейших указаний от нашей южной организации. За это время мои большевистские коллеги «распечатали» объявления о том, что я арестован и посажен в тюрьму Кресты.
Никогда на моей памяти журналиста эта утка не показалась мне такой подходящей к моему положению, и поэтому товарищи, слепо верившие в свою печать, бросили искать меня и мне не надо было скрываться.
Да, кроме того, какой я конспиратор! Я жил в Москве более или менее открыто и только перешел от общей залы любимого ресторана в кабинет, и то под угрозой метрдотеля не дать мне вина, если я не подчинюсь его требованию.
«Je m’inclinais».
Вот тут-то в Москве я увидал то удивительное честное отношение, которое Cloude Fouere так очаровательно описал в своих «Petite allies». Я спокойно жил, а когда мне неожиданно по приказу с Дону пришлось уехать, не простившись с милой хозяйкой моего гостеприимного крова, я нашел свой чемодан, полный закусок, пирогов и вина. Мой поезд был последним, выходящим в Ростов-на-Дону с вагоном Международного общества.