Анна робко высвободила ладони из мертвых рук матушки и спряталась, укрылась под бархатными одеялами. Это сон! Наверняка сон.
– Это же сон, мама?
– Конечно, сон, милая. И тебе пора просыпаться, – твердые губы коснулись горячего лба Анны, пахнуло сладковатым, гниющим, она вдохнула приторный запах и упала навзничь в пуховые подушки, ощутив, как проваливается сквозь постель в глубокую яму.
– Выпьешь, моя дорогая?
Анна открыла глаза, дрожь пробежала по ее полунагому телу. Она сидела за длинным обеденным столом, окровавленная рваная сорочка то и дело сползала с белых плеч, вываливая наружу полные груди, сочащиеся жирным желтым молозивом. Напротив восседала Эделина, невероятно красивая и от этого жуткая до озноба.
Перед Анной возник бокал. Она пригубила темную жидкость и ее тут же вырвало прямо на колени. Серебряный бокал со звоном покатился по полу, разливая густую комковатую кровь.
– Уже остыла? Жаль, – Эделина передернула плечиками и ловкими движениями сняла кожу рук, словно перчатки. Аккуратно положила рядом с большим серебряным блюдом и подняла его блестящий узорчатый купол. Костяшки пальцев тихо звякнули о металл. Анна оцепенело глядела на кушанье, в голове громко ухало: это сон, это сон, это сон!
На гладком блюде мирно спал крохотный младенец. Золотистые волосики нимбом сияли в свете факелов, розовый ротик причмокивал во сне.
– Девочка моя, – просипела Анна. – Отдай, Эделина, прошу тебя, я передумала. Что хочешь, возьми, только верни мне дочь, умоляю…
– Дорогая моя Анна, – любезно улыбнулась ведьма и взяла кровавыми пальцами тонкий нож и длиннозубую вилку. Снова перестук костей. – Ты хотела подарить своему сыну весь мир, я помогла. Цену ты знала и согласилась уплатить. Назад уже не повернуть, я переписала книгу судьбы и теперь все будет по-твоему, – Эделина вонзила острые зубья в нежную пухлую ножку младенца.
Анна вздрогнула, по щекам потекли слезы. Ребенок продолжал сладко спать, а острый нож ловко кромсал розовую плоть на маленькие кусочки. Насытившись, Эделина аккуратно вытерла рот:
– Пора возвращаться, милая. Утешу тебя напоследок. Твоя дочь все равно умерла бы в восемь лет от оспы. Твой смертный грех только тебе душу очернил, другим он во благо.
И хлопнула в ладоши, кровь брызнула во все стороны, Анна зажмурила глаза, чтобы вновь утонуть в спасительной тьме.