– Тетя, при чем тут моя должность? – возмутился тот.
– При том, что я сама – некромант и прекрасно понимаю, сколько Тьмы ты каждый раз должен впускать в себя. Она разъедает тебя, опустошает душу…
– О, только не надо этой патетики, – поморщился начальник Тайной канцелярии.
– Это – не патетика! – резко возразила Альмерия. – Ты и сам чувствуешь, что с тобой происходит! Ты теряешь душу. Ты давно уже перестал сочувствовать людям!
– Наверное, потому, что они сами перестали сочувствовать мне. – В голосе племянника прозвучало предостережение.
Понимая, что продолжать разговор бесполезно, тетушка вздохнула:
– Джон, я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь!
Тот не отозвался. И Альмерия, сочтя молчание племянника согласием выслушать ее, продолжила:
– Пообещай мне, что не причинишь девочке, ставшей сегодня твоей женой, вреда и не будешь принуждать ее, пообещай, что…
– Дорогая тетя, не стоит делать из меня монстра! – несколько фальшиво рассмеялся лорд Уиллморт. Альмерия все-таки задела его. – Впрочем, если это тебя успокоит – клянусь даром некроманта.
Тьма взволнованно заклубилась вокруг, на секунду скрыв высокую фигуру хозяина.
– Спасибо.
Некромант в ответ дернул плечом, давая понять, что его раздражают эти женские глупости, и вновь наполнил бокал. Тетушка вздохнула, пробормотав себе под нос что-то о многочисленных ослах и баранах в родословной великих предков.
Элеонора с трудом поднялась к себе в спальню. Впервые лестница показалась ей очень длинной, а ступени – слишком скользкими. Поднимаясь по ним, девушка то и дело оглядывалась, проверяя, не передумал ли лорд Уиллморт, но дверь в столовую оставалась закрытой.
В какой-то момент Элеоноре показалось, что она слышит женский голос. Она замерла, но в доме царила оглушающая тишина. Скорее всего, дело было в воображении, разыгравшемся после выпитого портвейна.
Голова кружилась, и Элеонора, понимая, что вот-вот упадет, поспешила добраться до своей спальни. Горничная ждала ее.
Худая, невысокая Мэри-Джейн прислуживала своей хозяйке с тех самых пор, когда та носила короткие платьица. Привязавшаяся к своей госпоже горничная так и не вышла замуж и являлась для Элеоноры не только прислугой, но и кем-то вроде наперсницы, всегда свято хранившей доверенные ей тайны. Она добровольно разделяла с хозяйкой все тяготы ареста и готова была отправиться в любую ссылку.