Февральский вояж мне запомнился надолго, во-первых, я своими глазами увидела, что значит «ловля зайцев», во-вторых, казус, произошедший в ночном плацкарте, долго заставлял меня смеяться до слез всякий раз, когда я сталкивалась с Масловым.
«Охота» была делом отлаженным и простым до безобразия. Сотрудники милиции, войдя в вагон, сразу же требовали у проводника билеты на кочующих пассажиров. Как только билеты были посчитаны, начинался подсчёт «де факто» – по головам. Разница между первым и вторым давала ответ на вопрос: есть ли зайцы и если есть, то в каком количестве.
В тот раз в ночном вагоне оказалось два «зайчика», которых, следуя букве закона, нужно было незамедлительно оформить. Скромно устроившись на нижней боковушке, Маслов, один из оперов, заполнял протокол. Я, стоя рядом, тяжело вздыхала. Мне было искренне жаль незадачливого проводника, который так глупо попался на горяченьком.
Теперь «телега», которую писал Маслов, прилетит горе-«предпринимателю» на работу, и его, скорее всего, уволят, – с горечью думала я, – а виноваты в этом мы. Эхххх….. ну что за работа такая дурацкая? Разве это преступники»? Вот где у нас справедливость?
Закончив с проводником, принялись за «зайцев», которым все эти писульки, сказать по правде, были, до Бениной мамы. Оба не работали, следовательно, никаких санкций, кроме копеечного штрафа, им не светило. Пока Маслов царапал бумагу, «зайцы», прижав уши, стояли рядышком и изо всех сил сдерживали смех. Причиной смеха являлся мужчинка в самом расцвете сил, спавший на соседней нижней полке. Сладенькому, очевидно, снилось что-то очень приятное, от чего он довольно громко попёрдывал. Первый громогласный «пук» заставил всех насторожиться: «Да, ну на-а-а…! Не может быть»! Однако всё последующее жопное «песнопение» вызывало желание не просто засмеяться, а заржать, аки лошадь Пржевальского. Я, конечно, знала, что «сонна жопа – барыня» – так иногда говаривала моя бабка, – но ситуация была до боли комичной: административные протоколы составлялись под жизнеутверждающий аккомпанемент здоровяка, который в силу своего богатырского сна, пропустил всё самое интересное.
«Зайцы» с каждым новым аккордом хихикали, я рукой прикрывала улыбку, и только стоический Маслов был непоколебим. Не единый мускул не дрогнул на его лице. Казалось, что он не только нем, но ещё и совершенно глух. Разделавшись с бумажной волокитой, мы двинулись в следующий вагон. Оказавшись в тамбуре, Маслов в буквальном смысле сложился пополам: