Дьячок пришел к Потемкину и изложил свою просьбу.
– Так куда же тебя приткнуть? – задумался князь.
– А уж не знаю, сам придумай, – ответил дьячок.
– Трудную, брат, ты мне задал задачу. Приходи завтра, а я между тем подумаю.
На другой день, проснувшись, светлейший вспомнил о своем старом учителе и велел его позвать.
– Ну, старина, нашел я для тебя отличную должность. Знаешь Исаакиевскую площадь?
– Как не знать; и вчера, и сегодня через нее к тебе тащился.
– Видел фальконетов монумент Петра Великого?
– Еще бы!
– Ну, так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на месте, и сейчас мне доложи.
Дьячок в точности исполнил его приказание.
– Ну что? – спросил Потемкин, когда он возвратился.
– Стоит, ваша светлость.
– Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай, да аккуратненько мне доноси. Жалованье тебе будет производиться из моих доходов. Теперь можешь идти домой.
Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер, благословляя Потемкина.
Хотя иногда «Исполин всех времен», как называли Потемкина в народе, мог быть и рассерженным, и недовольным. Впрочем, он был отходчив, и вспышки гнева были недолгими. То же самое состояние он признавал за другими. Вот анекдот, записанный Пушкиным:
– Знаете ли вы, хохлачи, – сказал однажды Потемкин, недовольный запорожцами, – что у меня в Николаеве такая колокольня строится, что как станут на ней звонить, так в Сечи будет слышно?
– То не диво, – отвечали запоржцы, – у нас в Запорозцине е такие кобзары, що як заиграють, то аже у Петербурги затанцують.
Но больше всего в этом «Циклопе», а это еще одна его кличка, ценились его добродушие и самоирония. Жил Потемкин широко и роскошно. Дом его был открыт, а столы ломились от изысканных блюд и невиданных яств. Согласно городскому преданию, Петербург обязан Потемкину первыми фруктовыми лавками, которые при нем появились на Невском проспекте. Этот вельможа требовал себе к столу свежих вишен, малины и винограда даже зимой. В Петербурге рассказывали, что самому князю уху подавали в «огромной серебряной ванне, весом в семь-восемь пудов». По преданию, «князю готовили уху из аршинных стерлядей и кронштадтских ершей» в кастрюлях, в которые входило до двадцати ведер жидкости. О великолепной потемкинской кухонной ванне из серебра сохранился анекдот, записанный П. А. Вяземским: