Император Александр I, посетив Лицей, спросил:
– Ну, кто здесь первый?
– Здесь нет первых, Ваше императорское величество, – ответил юный Пушкин, – все вторые.
В Пажеском корпусе пажи играли и шутили. Всех веселее был Линдорф. Один из офицеров, Клуге фон Клугенау, сказал ему:
– Какой вы сын отечества!
– Я не сын отечества, я Вестник Европы.
Однажды поэт Константин Романов, печатавшийся под псевдонимом К.Р., посетил Первый кадетский корпус, где учился сын Зинаиды Гиппиус.
– Скажи, – обратился он к нему, – Вячеслав Иванов твой отчим?
– Так точно, Ваше величество.
– А ты его стихи читал?
– Так точно, Ваше величество.
– А ты что-нибудь понял?
– Так точно, Ваше величество.
– Значит, ты умнее меня. Я ничего не понял.
Еще в то время, когда Пушкин был воспитанником Царскосельского лицея, он познакомился с Николаем Михайловичем Карамзиным, который стал его другом и одним из литературных учителей. В то время он жил и работал в Царском Селе. Род Карамзиных происходил из волжских дворян, предки которых имели восточное происхождение. Отсюда первая часть его фамилии «кара», что означает «черный».
Видный писатель, Карамзин был основоположником целого направления в русской литературе – сентиментализма, автором хрестоматийно известной всем русским школьникам повести «Бедная Лиза». Но в России Карамзин всегда был более известен как историк. В 1803 г. по собственной инициативе он получил звание придворного историографа, потому что, как сам об этом писал к министру народного просвещения, хотел «сочинять Русскую историю, которая с некоторого времени занимает всю душу». В 1816 г. Карамзин закончил восемь томов «Истории государства Российского». А через два года «История» Карамзина увидела свет и сразу поразила всю читающую Россию. Как единодушно отмечали современники, своей «Историей» Карамзин изменил представление русских людей о России, заставив беззаветно влюбиться в свою страну всех без исключения россиян. Он стал, по выражению Пушкина, «первым нашим историком и последним летописцем».
Отдал должное Карамзину и городской фольклор, присвоив ему почетный титул «граф истории». Сейчас это «звание» знаменитого историка звучит для нашего слуха привычно, чего нельзя было сказать о петербуржцах XVIII в. К нему надо было привыкнуть. Для этого должно было пройти какое-то время. Если верить фольклору, все началось, как это часто бывает, с анекдота, передававшегося из уст в уста в читающем Петербурге: