Над головой висели круглые сыры, окорока, глиняная посуда. Пахло сушеной рыбой, мылом, кофе и кислой клюквой. Пестрели тюки шерсти, полотна, куски ситца. На полках у стены выстроились стеклянные банки вроде аптечных: с латынью и адамовым черепом. (Чудилась ромашка, мята, камфора.)
– Здрасте, почтеннейшие, – игриво поздоровался Конрад, возбужденный одним видом порхающих по квадратам неуклюжих фигур. – Можно присоединиться старому грешнику?
Аптекарь с челюстью аллигатора, любезно оскалившись, привстал на согнутых коленках: и все-таки он достал желтовато-седым ежиком до столетней балки потолка.
– Садитесь, конечно, – он показал рукою на место рядом. – Ходят слухи, что вы – отличный шахматист.
Мукомол, который давеча настаивал на быстрой расправе с Конрадом, теперь только повел ноздрями в сторону пришельца и, не отрывая мутно-бледного взора от доски, бросил:
– Вряд ли вам интересно. Мы – народ темный… темный, – повторил он и двинул черного слона на диагональ. Обрадовавшись сделанному ходу, уже гораздо вежливее обратился к гостю: – Мы всё от скуки затеваем. От скуки чуть вас не угробили, – озорные искры вспыхнули в его водянистых заплывших глазках. – Позвольте представиться, Джонатан Финн, главный мельник, здесь мы все пока начальники, – он опять лукаво подмигнул.
Конрад пожал мягкую пыльную ручку мукомола, по привычке озираясь, обшаривая взглядом темную лавку. В разных местах, у полок, покупатели (чаще женщины) выбирали товар: посуду, кружева, ленты, мыло. Должно быть, от сильного запаха (керосина, краски, скипидара, мяты) ему вдруг показалось, что он видит все это во сне или, наоборот, что он узнает кругом себя людей и предметы, снившиеся ему давно и часто.
– Вы, надо полагать, – обратился он к Аптекарю, теперь на покое, в отставке?
Аптекаря в подвале звали Фредериком; он ответил с натугой, не отводя глаз от фигур:
– Я и здесь по мере сил тружусь. Собираю травы, корешки, стручки и прочие ценности растительного царства. Но, конечно, это пустяки, – он твердо взглянул на своего собеседника. – Когда-то на Среднем Западе я владел знаменитой аптекой. Не такой, где продают мороженое и ваксу, а подлинной мастерской художественных мазей и эликсиров. – Он нерешительно потянулся к пешке, но передумал и снова обратился к Конраду: – Мои пластыри признаны мексиканской фармакопеей!