Рубашки и туфли были принесены в каком-то уже комическом количестве.
Кто-то принёс даже запонки, вероятно, такой же толстяк, как и Ширин, – ну чтоб не с пустыми руками… Ясно, что это у них стало как бы поводом для «парти». Хотя… если бы Ширины и не кинули клич, а просто позвали всю компанию на огонёк, без всякого повода, явка вряд ли была бы меньшей… Но так интереснее, что ли, а Паше ведь в самом деле надо было идти на интервью в чём-то приличном.
Жена Ширина Лиля и соседка Вера в четыре руки повязали на нём малиновый галстук в серебристую крапинку, после чего кто-то из гостей затянул: «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры…»
– Последний раз я надевал эту штуку на выпускной… – начал было Паша, когда пение смолкло, и в свою очередь замолчал, потому что ему приказано было повернуться кругом.
Он думал, что сказал очень тихо, почти про себя, и никто не услышал… Но его всё-таки спросили:
– Выпускной – вечер?
– Нет, – охотно стал объяснять Паша, стоя ко всем спиной, – на вечере я был уже без галстука – свобода… А вот во время выпускного экзамена… по литературе… он был на мне… это я точно помню… потому что только благодаря ему… я и написал выпускное сочинение…
– Повернись! – сказала Лиля Ширина. – Нет, полностью… вот так… ну и какая же связь между литературой и хальзтухом?
– Самая прямая, – сказал Паша и хотел продолжить, но в этот момент Вера приказала ему повернуться, и тема как-то забылась сама собою, перебитая более актуальными: наряжавшим Пашу женщинам надо было много чего уточнять при этих примерках, и они меняли ему пиджаки, брюки, то и дело требуя, чтобы он поднял руки, опустил руки, раздвинул локти в стороны…
После чего Пашу попросили сесть на специально поставленный в центре комнаты стул, чтобы понять, «как ведут себя брюки», хватает ли длины носков, не оголяются ли голени и т. д.
Всё это было непривычно, как-то неудобно, иногда даже щекотно, но ничего, он терпел, не такой уж он был кисейной барышней… При этом вспоминал он, скорее, ёлку, которую наряжали в детстве «в несколько рук», если праздновали Новый год в гостях, с другими детьми, – вот этой самой ёлкой он себя теперь, кажется, почувствовал, чтобы потом, уже во сне, – дикобразом или кем там он был – во сне, ну да…
«Ни пуха ни пера!» – говорили ему его благодетели, прощаясь, и Паша всех посылал к чёрту, включая и тех, кто желал ему «перелома ноги и боли в горле», предварительно объясняя, что это немецкий аналог «ни пуха ни пера», но на вопрос, куда в ответ немцы посылают, ответить толком никто из них не мог, вот Паша и посылал их туда же.