– Ты, Маруся, не переживай. Все под богом ходим. Ребята тут собрали.
Я отнекивалась, но водила у нас мужик серьёзный, под стать Николаичу, запихал мятый конверт мне в карман и выпихнул из вездехода, чтобы слёзы мои благодарные и сопли не видеть.
Помотавшись по посёлку, до автобуса было ещё часа два, я поела в столовке холодных и склизких пельменей, и села в зале ожидания автобусной станции. Зал ожидания, это, конечно, сильно сказано, маленькая комнатушка, разделённая перегородкой и хлипкой дверью на кассу и место, где могут поместиться два человека стоя, или один сидя на обшарпанной табуретке. Ещё в зал ожидания вмещается ведро для мусора заваленное окурками и печка–буржуйка.
Билет мне продала, через маленькое окошко, выпиленное в двери, отгораживающей зал от самой кассы, тёмная и морщинистая старуха, с тонкими чёрными косицами, перевязанными яркими тряпочками. Несмотря на жарко натопленное помещение, кассирша была в меховом малахае. Если не наклоняться, чтобы заглянуть в окошечко кассы, видно только меховой малахай и косицы. Но я не поленилась, заглянула, и увидела старуху, с плоским, тёмным и морщинистым лицом. В углу рта висела пустая самодельная курительная трубка.
– На какой рейс, тебе милая? – старуха ловко перегнала трубку в другой угол рта.
– Ближайший, – я сунула в окошечко деньги.
– Вот и хорошо! – неизвестно чему обрадовалась она. – Дома тебя ждут, – старуха шлёпнула билет и сдачу в грязное и отбитое блюдце.
Выполнив все обязанности кассира, старуха толкнула дверь, стукнув меня по лбу, и вышла в зал. Села на табурет, подкинула ещё полешко в буржуйку и раскурила трубку. И уставилась на меня.
Я вжалась в угол. На мороз идти не хотелось, но дышать в жарком и прокуренном воздухе становилось невозможно. Я разозлилась и брякнула:
– Никто не ждёт! – и постаралась не заплакать.
– Не спорь, милая, – и выпустила в меня дым, как паровоз.
Я спорить не стала, вышла на мороз, походила вокруг автобусной станции, надеясь, что автобус придёт по расписанию. Замёрзла и зашла снова погреться.
Старуха сидела в той же позе и задумчиво пускала дым в потолок. Я закашлялась, но на мороз возвращаться не стала.
– Слушай бабушку, – она уставилась на меня своими чёрными, но какими–то водянистыми глазами продолжая со мной беседу, словно я и не выходила на улицу, – она ждёт тебя, не уходит.