– Восемнадцатый век! Ну, зачем, Джеймс? Это покрытая пылью тема… Вы читали Уилки Коллинза?
– Да, конечно! Уилки – не плох, он один из моих любимых автор, из его произведений я и …
Но Вайлет была в своем боевом настроении, в её глазах горел огонь, а её слова были острее турецкой сабли. И головы молодых писателей так и летели к её ногам, замирая с удивленным выражением лица. Она не дала ему договорить:
– Тогда извините меня, но, что за хрень Вы написали, Джеймс!? Что за тятеньки, какое к черту, эскамотирование!? Это самое бездарное, серое и блевотное произведение, которое я когда-либо читала, – с негодованием продолжала Вайлет.
– Но, миссис, то есть мисс Вайлет, я писал его два года…, – пытался возразить Джеймс, но главный редактор, уже перешагнула через культурные рамки их приличного и интеллигентного разговора:»
– Всё! Вы уже и так слишком долго тратите мое время, мистер Джеймс Райли, прошу Вас покинуть мой кабинет. Всего вам наилучшего!
Выходя из кабинета и закрывая дверь, Джеймс услышал, как ему вслед летели слова Вайлет:
– Удачи тебе с выращиванием марципанового дерева, ха-ха-ха, идиот!
День был солнечный, день был конченный.
Выходя из редакторского отделения, Джеймс споткнулся и упал вся его рукопись разлетелась по тротуару. Разум его был словно в тумане, Джеймс ещё не понимал до конца, что происходит. Прокручивая снова и снова в голове разговор с мисс Вайлет, он не верил, что всё могло вот так закончиться. Этот роман был для него всем, это был его билет в новую счастливую жизнь, где не было экономии – бесконечной экономии на всём.
Он отсчитывал дни, когда, наконец, закончит его, и представлял, как придет в редакцию и его встретят с улыбкой и уважительной похвалой к его работе. Он представлял, как редактор скажет, что это новое произведение искусства, что такого наполненного, живого и завораживающего своей внутренней красотой романа, она никогда еще не читала. Он так ясно видел, как она выписывает ему чек на сто тысяч, а он делает ей комплимент, подчеркивая красоту её нового маникюра.
В его голове то и дело всплывали обрывки их разговора, стыдно даже представить, какую чушь, он там нёс насчет дерева. Этот чертов вопрос сбил его с толку, он был уверен, что марципановое дерево существует. После этого вопроса всё полетело к чертям, вся его уверенность сдулась так же быстро, как проткнутый шарик с гелием. Он вспоминал, как отвечал на вопросы редактора. Фу как он был жалок. Наверно, даже в школьнице, которую вызвали к директору, было и то больше уважения к себе. Пусть её и лишили девственности прямо под лестницей.