– Господи, не могу дождаться, когда передам вас Дрейку.
Он, наверное, затронул какую-то струну. Вдруг вернулась Кейт-соблазнительница, со знойным, исполненным неги и надменности взглядом.
– Как и я, – сказала она. – Он гораздо… покладистей.
Гарри рассердился.
– Здесь некого соблазнять, – сказал он.
Кейт лучезарно улыбнулась и величественно прошествовала туда, где собрались ее люди.
Слава Богу, думал Гарри, глядя, как гордо она выступает, слава Богу, что она не виновата. Если бы она действительно была связана с «львами», к Рождеству Принни твердил бы утреннюю молитву в Греции.
Идя к Финни, Кейт выбирала путь как можно ближе к окнам. Солнце уже стояло высоко; ей необходимо было почувствовать его лучи на своем лице. Ей надо было насытиться ими, особенно после последнего непостижимого разговора с Гарри. Он видел слишком много.
Ей пора перестать думать о Гарри и обращать на него внимание. Надо держать себя в руках. Иначе Гарри подчинит ее себе, а этого она не вынесет.
Но это было тяжело. Мысли у нее разбегались, в груди поднималась паника. Ей казалось – стоит ей на секунду остановиться, и Би погибнет.
Она шла туда, где со смущенным выражением лица сидел окровавленный Финни, ее гулкие шаги еще больше нагнетали тоску. Там же были Трэшер, Морис и Джордж – получивший ожоги, со следами крови, но целый. Она в первый раз с облегчением вздохнула.
– Судя по вашему виду, в моем подвале было куда лучше. Никто из вас не заслуживает того, чтобы в таком виде путешествовать в моей карете.
Трэшер повернулся к ней с наглой ухмылкой:
– Господи, ваша милость. Посмотрели бы вы на других парней. Их легче похоронить.
– Как вы, Джордж? – спросила она, беря его за руку и улыбаясь ему.
Джордж засиял:
– Хорошо, Кейт. Хорошо.
Она закивала.
– Вот и прекрасно. Я очень расстроилась, что мне не позволили взять ружье.
– Вы умеете стрелять? – поразилась Шредер, оказавшаяся рядом.
Кейт одарила ее широкой улыбкой.
– Меня научила дочь генерала. А теперь Мадж собирается добавить к моему арсеналу еще и столовые ножи. Я в восторге.
Ее сердце дрогнуло, когда она увидела, в каком виде рукав у Трэшера.
– Трэшер, – горячо заговорила она, показывая на обгорелый бархат его некогда нарядной малиновой, с золотом, униформы. – Я не держу у себя на службе тех, кто отказывается заботиться о себе. Морис, осмотрите его.