– Где то платье, что я сшила осенью? – повторила свой вопрос бабушка.
– В ларе, что под старым тюфяком в полоску, – ответила я. – А что такое?
– Ах да… – И голова бабушки тут же исчезла из оконного проема.
Я заподозрила неладное:
– Бабуля, зачем тебе платье?
Ответа не последовало. До меня донесся глухой шум падения чего-то большого, но мягкого, затем грохот откинутой крышки, скрип заржавевших петель и громкое бабушкино чихание. Из окна чинно выплыла сизая тучка пыли, вспыхивающая редкими искорками в солнечных лучах.
Но меня уже нельзя было сбить с толку. Платье, о котором шла речь, я надевала всего единожды, когда бабуля заставила меня посетить службу в местном храме в качестве наказания за разбитое фарфоровое блюдо, бережно хранимое в память о какой-то бабушкиной кузине. Оно – платье, не блюдо – было темно-синего цвета, по подолу украшено несгибаемым рюшем, в который словно проволоку вставили, а рукава – о ужас! – имели форму фонариков. Я отчетливо помнила, как кусался кружевной воротник, заставляя меня ерзать на жесткой деревянной скамье, как косились на меня остальные добропорядочные прихожане и как тогда я возненавидела и храм, и платье, и все человечество. Больше случаев надеть это орудие пытки не представилось, чему я была только рада. Но теперь платье зачем-то понадобилось бабушке! Неужели меня снова ждет поход в храм? Но за что?!
– Бабушка, ответь мне! На… для чего тебе понадобилось платье?! – В то время я частенько сквернословила, приводя бабушку в состояние сильнейшего гнева, поэтому приходилось следить за своей речью.
В окне вновь показалась бабушкина голова, припорошенная пылью. Она принялась деловито трепать мятую синюю тряпку, в которой я без труда узнала то самое платье. Работу эту она выполняла весьма сосредоточенно, из чего я сделала вывод, что мой вопрос она прекрасно расслышала.
– Бабушка, – мрачно позвала я ее, постаравшись вложить в свой голос оттенок угрозы.
Она еще немного потрепала платье, придирчиво осмотрела его и покачала головой. Затем поковыряла пальцем пятно на подоле – в кладовой водились мыши – и вновь принялась исследовать мерзкое одеяние. И лишь когда мои глаза от сдерживаемого крика стали круглыми, как у филина, она снизошла до ответа.
– Завтра мы отправляемся в Изгард, – сообщила мне бабушка, словно это было самой обыденной новостью в мире. – Нас подвезут в Артанд, к почтовым дилижансам. Твоего дядю Бернарда я уже предупредила, он ждет нас.