Которые как честные люди не смели принимать решения, не видя четкой картины.
Которая размывается без… глюкозы.
Потому что мозг не может сосредоточенно трудиться без нужного запаса драгоценного вещества.
А я мозги моих детей очень ценю.
И кто знает, может, именно пироги и сладкие фрукты помогли им стать лучшими учениками в своих классах?
Хотя…
Насчет лучших учеников – я вовсе не считаю, что в детях надо культивировать стремление быть таковыми. Но это – отдельный разговор.
– Мама, ты что – очередную книгу пишешь?
– Да.
– И я пишу!
– О чем же?
– Про миллиардера, который занимает двадцать четвертое место в списке самых богатых людей мира по версии Forbes. А еще он дружит с хакерами, увлекается робототехникой и занимается благотворительностью. Ну, в общем, там много чего будет: от скитания по тюрьмам до спасения мира.
– А почему двадцать четвертое место?
– Потому что он должен занимать высокую позицию.
– Почему тогда не третье?
– Ну ты что? Третье – это же нелогично. А вот двадцать четвертое – самое то!
– Мама, я знаю, почему мы родились все разом.
– Почему же?
– Когда в супермаркете залеживается товар, то его распродают по акции. Два по цене одного, три по цене одного, пять по цене одного. Наверное, у бога такой же подход к бизнесу.
А еще я не могла решиться на редукцию, потому что в то самое время, когда врачи поставили меня перед этим чудовищным выбором, я была глубоко религиозна.
И сейчас я расскажу вам, как это меня угораздило.
Наверное, из-за моей семейной истории.
А может быть, из-за моего самого первого воспоминания о себе.
Вот такого.
Я лежу на спине, по всей видимости в коляске, а надо мной безумное буйство ранее неведомых оттенков зеленого.
Судя по тому, что я родилась в середине марта, речь, должно быть, идет о возрасте нескольких месяцев, которые у меня совпали с поздней весной, когда в прохладном Петербурге – тогда он, правда, был еще Ленинградом – начинается пора цветения.
Я, как сейчас, вижу это мелькание зеленых пятен, которые сменяют друг друга по ходу движения моей коляски и по прихоти ветра, не в лад качающего ветки. И вместе с этой картиной, встающей у меня перед глазами, я снова, словно впервые, ощущаю острый приступ непомерного изумления: да что же это, откуда это взялось?
Если бы жив был мой дед-хасид