Приснившийся накануне нового дня сон был не из приятных. Толпа голых людей, заполнивших улицы и площади, веселая толпа галдящих мужчин и женщин с похожими лицами, жестами, улыбками. Некоторые из них показывали на меня пальцами. Они смеялись, перешептывались и презрительно пожимали плечами. Вероятно, их возмущало то, что я был одет. Наконец, один из них сказал: – Мы сожгли нашу одежду, чтобы праздновать наше последнее освобождение. Отчего бы тебе не последовать нашему примеру? Или он не убеждает тебя? Разве не получили мы все, о чем только могли мечтать? И эту священную наготу, и эту свободу, приносящую нам свои бесценные дары? Не для этого ли мы проделали такой долгий путь? – И верно: куда бы ни бросал я взгляд – везде он упирался в эти бесценные дары: мускулистые ноги, голые ягодицы, проступающие сквозь кожу позвонки и ребра. Давно не мытая и дурно пахнущая плоть, напоминающая о неизбежной смерти. – Теперь мы свободны и ничто не заставит нас вернуться назад, – продолжал говорящий, протягивая ко мне руки. – Сними это и стань одним из нас.
Я видел, что толпа готова вот-вот наброситься на меня, но что-то подсказывало, что эта одежда, которой я никогда не придавал особого значения, лучше всякой брони защитит меня не только от этой толпы, но и от самой смерти, уже давно распоряжавшейся в этом мире, как в своем собственном доме.
– Мы хотим только одно – знать истину, – говорит судья, и от этих слов подсудимый бледнеет и опускает глаза.
– Я хочу знать истину, – уверяет зрителей актер, выходя на подмостки.
– Я хочу знать истину, – шепчет в своей комнате смертельно больной.
– Они хотят знать истину, – улыбаясь, говорит профессор, поглядывая на своих учеников,
– Мы хотим знать истину, – шумят базарные торговки.
– Разумеется, и мы тоже, – прицениваясь и толкаясь, отвечают домашние хозяйки.
Что делать мне среди этой толпы, на тысячу ладов распевающей слова своей нехитрой лжи? Если я промолчу, на меня наденут бумажный колпак с бубенцами и под свист и улюлюканье отведут в тот мрачный дом на краю города, откуда не возвращался еще никто. И вот мои губы начинают шептать, сначала тихо, а потом все громче и громче:
– Я хочу знать истину…
Пройдет совсем немного времени, и я сам поверю той лжи, на которую согласилась моя напуганная душа.