– Только не здесь, пожалуйста, – сказала я и вытолкала уже по-настоящему плачущего Тома во входную дверь.
Я думала, что, выставив Тома, тоже начну плакать. Но нет, я сидела на полу в прихожей опустошенная и изможденная. Если бы рак был подарком, я бы его вернула назад. Мне ни к чему быстрорастущая опухоль, чтобы осознать быстротечность жизни: я ведь видела, как моя мать заживо разлагалась на больничной койке, а потом умерла, прежде чем научила меня выбирать бюстгальтер, в котором обширные груди не напоминали бы ракеты, – и уж тем более прежде, чем увидела, как я иду по проходу в церкви с мужчиной, который разобьет мне сердце одной сокрушительной фразой. Этого напоминания было достаточно.
Потом я вернулась на кухню, съела несколько кексов, тут же вспомнила о тиканье вселенских часов, которые я теперь наблюдала, и сообразила, что хотя у меня нет конкретных планов, не говоря уже о работе, которая заняла бы мой день, нужно переделать множество дел. Я уселась за компьютер и приступила.
Даже теперь, когда Тома не было в квартире, я чувствовала, что нас еще многое связывает. Распутать некоторые наши финансовые связи – вот что будет следующим шагом к моей независимости, пусть эта независимость недолго проживет, в самом буквальном смысле слова.
Перевод большей части наших накоплений с общих счетов на новый, открытый онлайн на собственное имя, казался делом сомнительной законности, но я решила, что имею на это моральное право: ведь все эти годы вклады делала именно я. Переведя средства, я вошла в свои пенсионный и страховой аккаунты и сделала новыми наследниками Макса и Тоби. Как это ни было соблазнительно, я не стала отменять выплаты образовательного кредита Тома, которые списывались непосредственно с нашего текущего счета. В конце концов, ему все равно придется платить самому, когда у меня кончатся деньги, когда я умру, или когда мы разведемся, неважно, что случится раньше.
Потом настал черед скользкого вопроса с квартирой, записанной на нас обоих. Я не знала, как уговорю Тома продать ее, но уж как-нибудь удастся его убедить. Квартира восемь лет была нашим пристанищем и, как закопченная стена в доме курильщика, насквозь пропахла Томом и Либби – больше не существующей парой. Раз уж я не могу спалить ее дотла, остается ее продать. Я быстро обменялась электронными сообщениями с приятелем, который был акулой чикагского рынка недвижимости, и все стало ясно: продать будет легко.