– Да ничего, – сказала я и метнула вилку в его руку, которую он положил на мраморную стойку.
– О-о-ох! Зачем ты так делаешь? – взвыл он. Вилка упала на пол, так что не могла впиться глубоко, но Том прыгал по кухне и махал рукой, будто обжегся или, понимаете ли, укололся. – Я тебе изливаю душу, а ты втыкаешь в меня вилку, как в кусок мяса! Да что с тобой, Либби?
– Со мной? – я уставилась на него диким взглядом. Я чувствовала себя слегка плотоядной. – Что со мной?
Список того, «что со мной» значительно вырос за исключительно короткое время. Прежде мои проблемы сводились к неисправимо кудрявым волосам, заднице, не влезающей в идеальные во всех других отношениях брюки, и осознанию того, что, хотя я знаю свое дело, моя работа мне разонравилась с тех пор, как в офисе появился Буш-младший. Теперь я умираю от рака и хочу убить собственного мужа, которого, как выяснилось, привлекает набор хромосом, отличный от моего собственного.
– Ты всегда так поступаешь, – сообщила я.
Все еще баюкая свою руку, он сделал шаг назад.
– Как именно?
Я вновь почувствовала подступающее бешенство.
– Тянешь одеяло на себя!
Нет, я, конечно, сознавала, что его эскапада, испортившая мое великое откровение, – не совсем та проблема, о которой стоит думать, но остановиться уже не могла. Как будто дух Джеки, мастерицы затяжных скандалов, вселился в мое тело.
– И так всегда, Том! – визжала я; он смотрел на меня с ужасом. – Так всегда!
В старших классах Том снискал настоящую славу после огневого исполнения роли Кёрли в мюзикле «Оклахома!», в то время как я прозябала во втором составе как дублерша роли Лори, которую так ни разу и не сыграла и только из глубин хора сохла по Тому. Его сшитый на заказ свадебный костюм был гораздо элегантнее моего платья, и на церемонии все только об этом говорили. Если кто-нибудь и мог украсть эффект разорвавшейся бомбы, который должен был произвести мой диагноз, то только Том.
Теперь все понятно, понятно! Мюзиклы? Дизайнерский костюм? Ну конечно, Либби, давно следовало понять, что твой муж вовсе не гетеросексуал, каковым притворялся. Но Пол выпендривался с того самого момента, как вылез из околоплодного мешка. Я разбиралась в геях. Во всяком случае, мне так казалось.
– Я умираю, – сказала я. – Я. У-ми-ра-ю.
– Либби, пожалуйста, не устраивай сцен, – сказал он. – Я понимаю, что ты расстроена. Я тоже расстроен. Но мы не сдвинемся с мертвой точки, если ты будешь орать на меня.