– Мэри, хочу пригласить тебя на ужин, – солгал он, чтобы растопить лед. – Девятнадцать лет, дети мои! Девятнадцать лет, а ваша мама только хорошеет.
Смягчившись, Мэри заулыбалась, и Барри, чтобы не ехать слишком далеко, позвонил в ресторан гольф-клуба, где всегда были свободные столики. В малом он старался потакать жене, потому как понял, прожив с нею без малого два десятка лет, что в главном часто ее огорчает. Разумеется, без злого умысла. Просто у них были совершенно разные представления о жизненных приоритетах.
Все четверо детей Барри и Мэри уже вышли из того возраста, когда им требовалась няня. Он несколько раз сказал «до свидания», но они не отрывались от телевизора, и только самый младший, Деклан, обернулся и помахал.
Головная боль все так же стучала за ухом, когда Барри задним ходом вывел машину на проезжую часть и взял курс через живописный городок Пэгфорд, где они поселились сразу после свадьбы. Миновав идущую под откос улицу Черч-роу, на которой стояли викторианские особняки во всей своей красе и солидности, он свернул за угол возле псевдоготической церкви, где его дочки-близняшки когда-то выступали в спектакле «Иосиф и его удивительный разноцветный плащ снов»[1], а дальше – через Центральную площадь, откуда открывался вид на темный скелет главной достопримечательности – стоящего на высоком холме разрушенного аббатства, устремленного к лиловому небу.
Пока Барри крутил руль, вписываясь в знакомые повороты, все его мысли были о тех недочетах, без которых, конечно же, не обошлась законченная второпях статья, только что отправленная по электронной почте в газету «Ярвил энд дистрикт». Общительный и жизнерадостный, он с трудом выражал свою личность на письме.
От Центральной площади оставалось каких-то четыре минуты езды до гольф-клуба, а дальше городок шел на убыль, заканчиваясь россыпью обветшалых построек. Барри припарковал свой минивэн у клубного ресторана «Берди»[2], а потом немного постоял рядом, пока Мэри подкрашивала губы. Лицо приятно холодил вечерний воздух. Обводя глазами поле для гольфа, уходившее в сумерки, Барри спросил себя, стоило ли годами платить членские взносы. Гольфист из него был никудышный: замах орлиный – удар ослиный. А времени так или иначе ни на что не хватало. Между тем голова просто раскалывалась.