Протяни мне свою ладошку,
посмотри на игру линий,
долгой дорогой или немножко
плыть на поверхности многоликой
осталось средь холмиков и бугорочков,
трещин, рытвин, развилочек, точек,
берегов рек, ручейков и прочих
неровностей в виде строчек?
На руках разливаются реки,
где-то русла их вместе сольются.
Две реки – ни одной прорехи,
обнимаются впадины, горы сойдутся.
Есть ли смысл в оврагах, расщелинах,
если линии в числа слагаются
и судьба (бороздами испещрена),
как на карте дорог, отражается?
Здесь ли мук и страстей вплетения?
Каждый шаг, как резцом, прописанный,
свод имен отпечатан вкраплением
в сеть сосудов подкожных тропинок страны,
чьи структуры в ткань встроены, и сюжет
в свод законов впечатан какой-то рукой,
поминутно сверяет, как сыграна роль
в каждой части трагедии «Сто лет в обед»,
повторяющейся много раз исподволь.
Что ж ходы нашей жизни, как в книге, расписаны,
картой жилок, морщинок и родинок в нас прорисованы?
Где механик, настроивший тот часовой механизм?
Ум трепещет желанием тайну раскрыть,
чтоб решение найти, варианты под/та/совывает:
это хаос,
природы кузница,
инстинкты, эволюция —
демагогией смыслы полнятся,
только линии сами рисуются,
складки в пальцы на пяльцах руки
без иголки вшиваются,
нитью тянутся, не беспокоятся.
Вам не надо искать – жизнь уже отпечатана,
линии на руке в слова сложатся,
ваша память произошла от отчаянной
попытки не ску/чн/кожиться.
Вариация на заданную тему
Не отношусь ни к одному из двух столетий,
принадлежу ни к одному из двух полов,
лишь музыке обязан, а иначе не ходил бы по планете,
и рифмам благодарен – верности доверчивых стихов.
Пою навзрыд, пишу в рассрочку еле-еле,
живу, чем бог подаст, и за пороки поднимаю тост —
жизнь в полусне. Что мир есть в самом деле?
Рождение, игра в страдание, люболь и смех, погост.