четвертое настроено на семизвучие дорийской гаммы,
пятое дышит, но безмолвно бредит, медленно переходя
к апофеозу и к концу-началу по канонам театральной драмы.
Чуть слышна поступь,
но уверенно тверды шаги, продуманы ходы,
отрезаны пути назад, классически расставлены фигуры,
умело скрыты, зашифрованы, запутаны следы,
в рисунке линий на руке,
в зрачке, в изломах греческой скульптуры.
Ладья, и слон, и ферзь на миллиардноклеточной доске
идут по правилам нешахматной игры-многоходовки,
их в цепочке событий облик
подсвечивает солнцем карту из прожилок на березовом листке,
и Демиурга замысел не ясен, но утонченно прекрасен
и в уме находит отклик.
Да, в жизнь зовет священная весна,
на всех одна, в кокон молвы закутана,
известна норовом и прилежанием,
с сумой знакома незнакомка
и рогом изобилия, она
почти наскучила:
изучена, озвучена, описана на все лады,
расписана по пунктам, в вариациях совсем не нова,
но и людьми измучена,
поклажей на ослов навьючена, и вздрючена, и скрючена,
как горный серпантин, закручена и обжигающе любима и мила
за то, что каждое мгновение удивлять готова.
«Отчего есть призвание внутри человека, и зачем ему в горы идти и ветры вершин покорять?» – спрашивал я себя в знаменательном 2008 году, волею судеб оказавшись в Берлине. Длинный вопрос, замешанный на тяжелом тесте бесконечных размышлений.
«Что знаменательного случилось в этом году?» – спросит воображаемый читатель, заглядывающий через плечо, пока моя рука выводит набор закорючек на листе невинной бумаги. Наверное, в первую очередь это само число, сопутствующее всю сознательную жизнь, а тут еще и годков тебе двадцать восемь, и год с теми же цифрами, разделенными двумя нулями. А в этих нулях, при должных аналитических способностях, чего только ни разглядишь – и вечность, и бесконечность, и, прости господи, туалет. Кто-то ведь придумал использовать эти два нолика для обозначения сортира, то ли по аналогии с окружностью мишени для отходов человеческой жизнедеятельности, то ли еще по каким-то ассоциативным соображениям.
Все-то человеку, и мне в частности, хочется поставить под знак вопроса. До всего докопаться, «дойти до самой сути», как правильно подметил Борис Леонидович. При этом копаем-то мы для чего? Для того, чтобы потом остаться с тем же вопросом или, еще того хуже, заключить, что «нет ничего нового под солнцем»? Или в лучшем случае увидеть в «незнаньи одно прискорбное, но страшного в том нет»?