Крадущийся Мыш Высоких Прерий
(из романа «Коза, камень и море»)
Акация нагло желтела в окно, заглядывая летом. Илька лежал на кровати и читал. Неуклюжая большая книга давила то острым углом в живот, то наползала на нос, то и вовсе падала под кровать – приходилось свешиваться и шарить рукой под пружинистым брюхом. Дома бы Илька непременно наткнулся на пушистый комок пыли. Он бы его катал и тыкал почти что в кошачий мягкий бок. А потом расчихался – от аллергии не уйти – и побежал бы на кухню за стаканом воды. Вода в графине, крышечка звякает, главное ее придерживать – а то упадет и снова скол будет, Илье влетит. Ему вообще всегда влетало. За графин, пыль, книги, пружинки и голову между прутьев – а что! Какой же дурак удержится и не проверит, ведь и правда, может, не пролезает.
Но больше всего Ильку ругали за ощипанный хвост Грундильды. Ну да, ну взял он пару гусиных перышек, ну и что! Им же для дела надо было. А то, что гусыня потом на все, что движется, шипеть начала – так то все бабы такие, это Илька еще у ДядьКоли узнал. Тот когда курит, всегда что-то интересное говорит. Главное, у него под ногами не болтаться, пока он с мотоциклом возится. А так и про баб, и про Беломор, и про пращу с рогаткой у него узнать можно было.
Он однажды Илье даже такую сделал: и снаряды из орехов, и оружие. Он бы и футляр ему сделал, но не успел – змей поганый его скрутил, из ДядьКоли он стал Пьяницей-Забулдыгой и пополз пастись под забор. Таким Илька ДядьКолю не любил и побаивался. Ему то и дело прилетал подзатыльник, поджопник и в ногой-в-спину-ударчик. Больно не было – и не так летали – но обидно еще как. Только что ведь по-мужски разговаривали, о важном, о его стремительной «Яве» или об его, Илькиных, индейских приключениях. ДядьКоля подтягивал треники, садился на корты, сдвигал белый застиранный кепи на бок и улыбался ему-конопатому, блестя единственным золотым зубом. Илька тогда вырастал прямо над ним и невольно выпячивал довольно живот, и размахивал руками, рассказывая о том, как он там побеждает всех в Гороховой войне.