– Пять минут? – проговорил Олег совсем тихо, замерев, держа крепко Вику в своих объятиях, – не надо пять минут.
Он поцеловал её, оттолкнул легонько от себя и побежал к машине, не разу больше не посмотрев в сторону Вики, уехал. Она проводила его взглядом, не переставая плакать.
Эдуард обнял её одной рукой за плечи, и они зашли в аэровокзал. Простившись с родственниками, они прошли регистрацию, паспортный, таможенный контроль и вошли в зал ожидания.
Глава вторая
Последние минуты
Антон долго не мог решиться уехать в Германию, оставить Россию. То, что происходило в России в момент, когда стоял вопрос перед ним и его семьёй: выехать или остаться – вызывало страх за себя, за детей, за родину.
Понятие: родина, русский народ, патриотизм, будущее страны, детей, – было предано смеху.
Смеялась вся огромная великая Россия, весь её великий народ над тем, что было когда-то святым и над тем, что помогло когда-то выжить в тяжёлые времена войн, революций, разрух, голода. Смеялись над правителями российскими, над теми, что восстанавливали, поднимали Россию из руин, наращивали её мощь, «тащили» всё в Россию и строго наказывали тех, кто предавал её. Информация, на которой воспитывался патриотизм, любовь к родине, к стране, к своему народу – была сначала осмеяна, а затем исключена совсем, а образовавшийся вакуум постепенно заполнился матершинными анекдотами, порнографическими фильмами, бездушными песенками. Во всех средствах массовой информации стали писать в основном о тех людях, которые делали только плохое для России и российского народа, преподнося это искусно, как критику, как правду, зная основной закон популяризации кого-то и чего-то через средства массовой информации. «Неважно о чём говорить – важно сколько». Смеялась вся Россия и смех был пропорционален страху. Чем больше смеялись над историей и искажали её, тем больше нарастал страх у людей за себя, за детей, за будущее России.
Расставшись с родителями, Антон зашёл в зал ожидания для вылетающих в Германию, сел в кресло рядом с Нелей и детьми, подумал: «Неужели это правильно, то, что я сейчас делаю – увожу семью из России? Пожалею ли я об этом когда-нибудь, или нет? И не упрекнут ли меня потом за это мои дети?»
Неля хорошо понимала Антона и знала, о чём он думает. Она положила свою ладонь на его ладонь, посмотрела ему в глаза. Они сидели немного вдалеке от своих родственников, сложивших ручную кладь в одно место, расположившись вместе, «кучкой», рядом с вещами и бабой Эммой, которая оказалась в середине. Таких «кучек» в зале ожидания было несколько. Рядом, напротив Антона, сидела семья из семи человек: двое пожилых людей, ещё двое – моложе, двое детей, мальчик и девочка, и старик, примерно лет восьмидесяти. Эти люди отличались от других уезжающих в Германию, тех, кто то и дело отходили от своих семей, прохаживались, снова возвращались к своим местам, чтобы хоть как-то заполнить утомительный и тревожный промежуток времени между прошлой жизнью в России и будущей в Германии, они же сидели в один ряд, как прикованные друг к другу и к своему месту – не шевелясь, не двигаясь и не разговаривая. Вдруг старик встал, быстро подошёл к свободным местам рядом с Антоном и лёг, вытянувшись во весь рост, положив руки под голову, громко сказал: