Три дорийских колонны с углом архитрава
На полуденном солнце извека стоят,
Опаленные тихо колышутся травы
И белеет отара смиренных ягнят.
Змиевидно промеж золотистого дрока
Голубое зерцало мерцает залива,
И лепечет на взморьи со страстным сирокко
Серебристая в камнях горячих олива.
Погруженный, как статуя, в тень канелюры,
Изможденный стоит молодой пилигрим,
Чрез угрюмые яви плетущийся бури
В осененный архангела куполом Рим.
На плечах его узких простая котомка,
А в бессильных руках, как у женщины, посох,
И звучит его голос усталый негромко,
Надорвал он его на конечных вопросах.
И в предельно разверстых глазах, опьяненных,
Как на эллинистических мумий портретах,
Красота отражалась путей завершенных,
Как полночное небо в зловещих стилетах.
С девяти уже лет он бездомной каликой
Обручился с мечтой на вершине Ай-Петри,
От полярного круга к Элладе Великой
Он за дочерью шел неутешной Деметры;
С девяти уже лет он искал Афродиты
Освященные чистою грезой уста,
И кружились вокруг колыбели хариты
У него фееликие ведь неспроста.
Но увидел Киприды безглавое тело
В сиракузском музее он только намедни, —
И в душе его вдруг убежденье созрело,
Что близки его огнепалящие бредни.
И над мраморным торсом, казалось, приветно
Наклонилась головка богини к нему,
И уста ее были жемчужная Этна.
Позабыл он свинцовую сзади суму,
И отрепье плаща, и отекшие ноги,
Православным поклоном почтил до земли
Привидение Музы трагически-строгой, —
И опять зашагал по юдольной пыли.